Часовые любви - Людмила Леонидова

— Просто разговаривали, — передразнил ее вдруг ставший совершенно чужим ее любимый. — Он ведь из-за тебя приехал?

— Не знаю.

— Так ты, прежде чем меня допрашивать, где я был, с кем время проводил, отчитайся, что ты делала с этим фрицем, невинная ты моя?

Обхватив голову руками, Маша зарыдала.

— Не хочешь обвинения в насилии над собой, тогда скажешь, что застукала его… — не поняв ее эмоций, неожиданно ласковым голосом предложил Берцев.

— Я никогда этого не сделаю. Он очень, слышишь, очень порядочный человек.

— Понял! А я не порядочный! Только у нас с тобой и с мамой всего одна пенсия на троих.

— Как это? Ты, когда меня звал вернуться, сказал, что у тебя все есть…

— Да, но я не говорил, что ты будешь сидеть у меня на шее, я как раз рассчитывал, что твой благоверный явится по твою душу… А ты изображаешь из себя благородство: «И судиться не буду, и работу у него просить не буду». Я тренер в спортивной школе, не всегда получающий зарплату. Так что выбирай: или суд, или жизнь на мамину пенсию.

— Володечка, я ведь не знала, ты никогда об этом не говорил. Ты скрывал от меня, что у тебя так плохо с деньгами? Да? Скрывал? Я тебе обещаю, что теперь будет по-другому. Я ведь тебя люблю. Я призналась в этом Людвигу. Для меня это так важно. Я долго думала, как все это произойдет. Не могла с этим дальше жить. Понимаешь? Теперь все позади!

— Что позади? Ты совсем рехнулась? Теперь только все начинается! На что мы жить будем? Я не бизнесмен, наследства нет и…

— Володечка, когда я там жила, я поняла, что деньги — это не главное. Может все-все быть: и еда, и жилье, и наряды. Но когда вокруг тебя люди, которых ты не понимаешь, а они не понимают тебя, когда у вас нет общего прошлого…

— Слышал, что у тебя с немецким лады. Как это вы не понимали друг друга?

— Боже мой, я вовсе не о языке, я о чувствах.

— Тебе с ним чувств не хватало? Ну-ка подробнее расскажи, — на губах Берцева заиграла ухмылка, — а я слышал, что у тебя с чувствами все в порядке тогда было. Познакомились на выставке, ты этого немца так охмурила, что он ради тебя целую делегацию за свой счет в Берлин пригласил.

— Кто тебе такое сказал? — настороженно полюбопытствовала Маша.

— Сказали. Мир тесен! Сазонову Таньку, что с тобой работала, помнишь?

— Она… она такое про меня говорила?

— Ну что ты наседаешь? Конечно, бабы тебе завидовали в вашей конторе.

— А ты с Сазоновой?.. — вспомнив слова бывшего шефа о пышных формах сотрудницы, заревновала Маша.

— Что тебе за дело, с кем я тогда был?

— Я вспомнила, — вдруг разозлилась Маша, — это ее голос я услышала тогда в телефонной трубке. А я все думала, откуда я его знаю?

— Полегчало?

— В общем, все это позади, ведь так? — одернула сама себя Маша. — А это не главное, да, Володечка?

— А что главное?

— Главное, что мы любим друг друга!

— Если ты меня любишь, должна позаботиться о нашем благосостоянии.

— Конечно-конечно! Я пойду работать.

— Много сейчас не заработаешь.

— Но ведь ты не возражаешь?

— Наоборот, валяй, я ведь сам с этого начал разговор, — бросил бывший чемпион. — Фирмачом своим не брезгуй. Он ведь с Россией торговал, может, офис откроет и тебя в него возьмет.

— Володя, как ты не понимаешь, мне с ним нельзя больше встречаться.

— Это что еще за нежности?

— Я даже его фамильный перстень счастья ему забыла отдать.

— Какой такой перстень? — вскинулся Берцев. — Ну-ка покажи!

— Вот. — Маша протянула руку и тут же отдернула ее. Камень был тускл и сер.