Кофейня на краю звёздного неба - Элиса Лисовская

Такое бывает. Сегодня — смех, объятия, завтра — пустота. Чужие друг другу люди. Идешь по улице, встречаешься с кем-то взглядом, и в голове, словно осколки разбитого зеркала, вспыхивают обрывки воспоминаний: его любимый чай, непереносимость жары, восхищение моими платьями… Ты помнишь все эти мелочи, эти детали, которые когда-то составляли вашу общую историю. А потом взгляд разрывается, и вы снова чужие. И от этого становится еще больнее. Но это все лирика. Надо жить здесь и сейчас, ловить момент, наслаждаться или делать вид.

Париж сиял, словно драгоценный камень, усыпанный тысячами огней. Мы с Артемом шли по набережной Сены, держась за руки. Легкий ветерок играл с моими волосами, донося до меня аромат цветущих каштанов. Вид мерцающей Эйфелевой башни захватывал дух, но я не могла отделаться от чувства тревоги. Рука Артема в моей руке казалась чужой, холодной. Он что-то рассказывал о предстоящей встрече, но слова его казались пустыми, словно он говорил по заученному тексту. Я кивала, изредка вставляя ничего не значащие реплики, мои мысли были далеко. Я ловила себя на том, что наблюдаю за ним, ища в его взгляде, в его жестах подтверждение своим подозрениям. Но он был безупречен, галантен, внимателен. И от этого становилось еще хуже. Эта безупречность казалась мне маской, за которой скрывалось что-то неизвестное, пугающее. Каждая улочка, каждый дом, каждый фонарь — всё казалось пропитанным этим чувством неясной тревоги. Даже красота Парижа не могла рассеять туман сомнений, который сгущался в моей душе. Я сжимала руку Артема, пытаясь почувствовать его тепло, его близость, но ощущала лишь холод и пустоту. И этот проклятый аромат лаванды, едва уловимый, но такой навязчивый, словно незримое напоминание о моих страхах.

— Посмотри, какая красота! — воскликнул Артем, указывая на Эйфелеву башню, мерцающую в сумерках. — Как думаешь, стоит подняться?

— Конечно, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал бодро. Но внутри все сжималось от тревоги.

Мы купили билеты и стали подниматься на лифте. Артем обнял меня за плечи, но в этом жесте не было привычной теплоты.

— Знаешь, Адриана, — сказал он, глядя куда-то вдаль. — Иногда мне кажется, что мы слишком разные. Как эти огни внизу — яркие, но разрозненные.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я, стараясь не выдать своего волнения.

— Ничего конкретного, — отмахнулся он. — Просто мысли вслух. Париж… он такой вдохновляющий. Заставляет задуматься о многом.

На смотровой площадке он вдруг стал необычайно внимательным, делал фотографии, показывал мне достопримечательности. Но в его глазах была какая-то отстраненность.

— А помнишь, как мы познакомились? — спросил он вдруг, обнимая меня за талию.

— Конечно, помню, — ответила я, прижимаясь к нему.

— Кажется, это было в другой жизни, — прошептал он, и его голос, прежде такой теплый и родной, теперь казался чужим, словно доносился из далекого, заснеженного края.

Мир вокруг меня покачнулся. Эйфелева башня, прежде казавшаяся символом романтики, превратилась в бездушную железную конструкцию, устремленную в безразличное небо. Внутри меня что-то оборвалось, словно лопнула струна, натянутая до предела.

— Ты что-то хочешь мне сказать? — спросила я, с трудом сглотнув комок, подступивший к горлу. Голос предательски дрожал.

Он отвел взгляд, словно не в силах выдержать мой вопрошающий взгляд. Его пальцы нервно теребили край пиджака. Казалось, он боится произнести слова, которые уже готовы сорваться с его губ.

— Адриана, помнишь тот апрельский день, когда мы встретились? Дождь, ты в ярко-желтом плаще… Ты была похожа на солнечный лучик, внезапно пробившийся сквозь тучи… — Его голос дрогнул, и он замолчал, с трудом сдерживая слезы. — Но время оно меняет все. Меняет нас.

Он сделал глубокий вдох и, наконец, выпалил:

— Ри, я понял, что больше не люблю тебя.

Слова ударили меня наотмашь, словно пощечина. Мир вокруг померк. Я не верила своим ушам. Этого не могло быть. Этого просто не могло быть.… И кто ещё боится ответственности? Вроде бы я, а оказалось, что боялся ответственности Тёма.

— Я… я не понимаю, Артем… — пролепетала я, чувствуя, как слезы начинают жечь глаза.

— Просто… между нами все кончено. Особенно теперь… — Он поспешно сунул мне в руки сложенный вчетверо листок пергамента. — Прочти потом…

Не прощаясь, он развернулся и быстро зашагал прочь, растворяясь в толпе. А я осталась стоять, ощущая, как сердце разбивается на тысячи осколков. Париж, город любви, превратился для меня в город невыносимой боли. Слёзы хлынули из глаз, размывая все вокруг. Я зажала рот рукой, пытаясь заглушить рвущиеся наружу рыдания. Боль была такой сильной, что казалось, еще немного — и я просто рассыплюсь на части.

Дрожащими пальцами я достала телефон и набрала номер Софьи. Только она, моя лучшая подруга, могла меня понять, только ей я могла рассказать о своем горе.… Только она могла помочь мне собрать разбитое сердце. Софья, моя парижская отдушина, лучик солнца в этом серо-дождливом городе, легко согласилась на вечернюю прогулку. Ей, улыбчивой блондинке, вечно витающей в облаках модных показов и шумных вечеринок, чужда была моя нынешняя тоска. Но, увидев меня, Софа тут же посерьезнела.

— Ада, что случилось? — в ее голосе слышалось настоящее беспокойство. — На тебе лица нет!

— Артем… он… бросил меня, — прошептала я, с трудом сдерживая слезы. Протянула ей коробку, внутри которой лежал сложенный листок, пропитанный ядом предательства.

Софа, нахмурившись, развернула послание. Пока она читала, я смотрела на огни вечернего Парижа, которые теперь казались мне насмешкой, издевательским напоминанием о моем разбитом счастье.

"Знаешь, котенок… любимая…", — начала читать Софа, и ее голос становился все тише, словно она сама не верила словам, написанным на бумаге. Каждое обещание, каждое нежное слово, теперь звучало как издевательство, как плевок в душу. "Буду любить… самая счастливая… дочку хочу такую, как ты…" Дальше — словно удар под дых. "Что-то в душе надломилось,.. разлюбил… сердце свое, я другой отдам…"

У меня закружилась голова. Слезы душили, не давая дышать. Я закрыла лицо руками, сдерживая рыдания. Софа дочитала до конца, и в ее глазах вспыхнул гнев.

— Подожди… Артем Лебедев? Который встречается с Пелагеей?!

Пелагея. Наша общая подруга. Роковая красотка с темными, как ночь, волосами и глазами, в которых таилась опасность. Сердце сжалось от боли и предательства. Вот, значит, как…

— И давно они вместе? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.

— Месяца два, — ответила Софа, все еще не веря своим ушам. — Пелагея говорила, что ее избранник собирается сделать ей предложение…

Горькая усмешка исказила мои губы. Вот, значит, зачем ему