Чужая невеста для звездного странника - Наталия Журавликова

— Я подумаю, как ускорить ремонт корабля Карнела. Или иным образом оградить тебя от контактов с ним, — сказал отец, — а пока — иди к врачу. Это важно.

Разговор закончен, продолжать бесполезно. Что ж, врач так врач. В конце концов, надо будет обсудить происходящее и с самим Митчеллом, когда он придет в себя.

Папа открыл дверь кабинета, выпуская меня, и я столкнулась с молодым человеком в форме медика. Он что, за мной пришел?

Но оказалось, что нет.

— Адмирал! — парень был возбужден. — Руки командора Карнела свело судорогой из-за шокера, но когда мы разжали пальцы, обнаружили вот это!

Я с интересом уставилась на ладонь медика, которую он подставил чуть ли не к носу отца. На ней поблескивал продолговатый предмет, похожий на часть микросхемы. Вспомнив, как именно падал Митчелл после удара, я поняла, что он успел сорвать что-то с пирата.

— Очень интересно, — сказал отец, взял вещицу у медика, — большое спасибо. Раз уж вы здесь, будьте добры, проводите мою дочь к доктору Памер.

Ох, меня же теперь любопыство замучает! Но пришлось идти.

Этна Памер, профессор медицины, была одним из лучших специалистов по нейробиологии Пиретриона. И все эти годы летела с нами. Какая преданность профессии.

— Заходи, Исабель, — приветливо кивнула она мне, —. начнем с импульсной диагностики.

Она накинула мне на голову паутину тончайших проводков.

Пальцы доктора легко пробежались по клавиатуре. Этна всматривалась в монитор, и лицо ее приобретало все более озабоченное выражение.

— Что-то не так?

Я забеспокоилась. Доктор Памер — очень профессиональная. И выдержанная. Если она сейчас слегка потеряла контроль над своей мимикой, стоить начинать переживать.

— Сделаем еще один анализ.

Она сняла проводки, приложила к моим вискам похожие на батарейки датчики. Писк, легкое покалывание.

— Доктор Памер, — не выдержала я, — что не так? У меня сотрясение мозга после удара?

Этна старалась держать лицо. Я это видела.

— Не уверена, что сотрясение могло настолько всё изменить. Нам стоит позвать адмирала, Исабель, чтобы обсудить твое состояние.

— Доктор, я уже совершеннолетняя, — странно было об этом напоминать, — и могу сама послушать информацию о своем здоровье. И сделать нужные выводы.

— Но твой отец должен знать об этом.

Этна положила руку мне на плечо.

— Нейроволокна, которые вживили тебе в младенчестве, начинают отмирать.

— Что?

Я не поверила своим ушам.

— Но ведь с моими способностями все в порядке. Назовите мне любые два числа, и я вам их сложу, вычту, умножу…

— Да, пока эти функции не пострадали. Но до этого осталось недолго. Прости, что мне приходится это говорить, Исабель. Но процессы необратимые. Разве что академик, который делал тебе операцию, сможет что-то придумать.

— И что будет, когда все волокна… отомрут? — спросила я с трудом, хотя уже представляла, каким будет ответ.

— Мне жаль, Исабель.

— Отцу обязательно об этом говорить?

Этна кивнула.

— Я подписывала договор, согласно которому должна держать его полностью в курсе твоего лечения и наблюдения. К тому же, он наверняка свяжется с тем гениальным ученым, и кто знает, вдруг он поможет.

Значит, все эти шумы в голове и прочие признаки дурного самочувствия были не случайными.

Этна Памер провела еще ряд манипуляций. Сделала несколько снимков, взяла кровь на анализ и уже не скрывала, что результаты обследования ей не нравятся.

Информация меня ошарашила. Пока я могла мыслить здраво. Но постепенно мои способности начнут меня покидать.

Что же будет дальше? Имею ли я право взрывать жизнь Митчелла, разрушать соглашение двух галактик, делать больно Хэмилу своим отказом, с учетом того, что сказка может закончиться, едва начавшись?

Глава 24

Я плохо помню, как пришел отец. Не стала слушать их объяснение с Памер, вышла. Мне уже было понятно почти все.

Не знаю, можно ли мне помочь… но я буду наслаждаться каждым мигом, в котором мое сознание ясное, мысли четкие, а способности все еще исключительные.

Но… касается ли это того, что может быть у нас с Митчеллом?

И еще важный момент: мой мозг работает сейчас неадекватно. Что, если воспоминания, которые на меня нахлынули — ложные? И не было никакого Митналя, да и прошлых жизней. Образы, которые меня посетили — всего лишь художественная переработка рассказа Митчелла о девушке, которую он якобы должен встретить, и об этом ему поведала бутылка. Точнее, послание в ней. А уж все остальное я просто домыслила. Плюс еще тот странный сон о смуглых юноше и девушке.

На занятия не пошла. Мне нужно было поразмыслить. Очень хотелось увидеть Митчелла, просто посмотреть в его глаза. Не знаю зачем, это что-то нерациональное. С горечью подумала, что не страшно было и пиратам попасться. Что теперь трястись за свою жизнь? Можно и самой это странное дело расследовать. В качестве живца. И наполнить свои последние годы, а то и месяцы, смыслом.

Я лежала на кровати прямо в обуви, которая после убиенных кросовок казалась мне деревянной.

Точно. Там еще столько интересных деталей осталось. Яркой вспышкой перед глазами возник чип на ладони медбрата. Обязательно из него нужно выудить максимум информации. А еще — проверить всю мою остальную одежду и обувь. Вдруг преступники не рассчитывали на то, что я не буду вылезать из подарка сутками, и начинили еще что-нибудь?

Болталка, брошенная на стол, запрыгала как резиновый шарик. Хэмил. Что я сейчас ему скажу?

Но не ответить я не могла, привыкла, что только так и можно.

— Исабель! — жених светло улыбнулся. — Я бы хотел наладить мир и понимание между нами.

Ох, как он говорит… Я понимаю, мой язык ему не родной. Но впервые обращаю внимание, что Хэмил ужасно официален. Как на приеме в дипломатическом корпусе.

— Я тоже хочу, чтобы между нами не было недопонимания.

— Мне не хочется чтобы ты считала меня каким-то узурпатором. Или консерватором, не знаю как правильнее.

— Не считаю, Хэмил, ты замечательный парень, — искренне сказала ему я. И почувствовала, что в носу защипало.

— Я поставил таймер с голосовым напоминанием. И каждый вечер перед сном он говорит мне, сколько осталось до прилета Айтарос, — признался жених.

Вот зачем он так? Чувство вины захлестнуло меня.

На мое счастье, в дверь постучали.