Любовь в ритме танго - Альмудена Грандес

Рейна сильно разозлилась на меня. Когда мы вернулись домой и я пошла в ванную мыться, она начала рыться в моих вещах, бумагах, тетрадях, учебниках, пока не нашла пакет — подарок Магды. Она нетерпеливыми пальцами разорвала его и прочитала надпись: «Дневник». Я поняла, что Рейна нашла пакет с дневником, потому что шум в комнате прекратился. Меня душили негодование и злость, а руки задрожали. Я медленно вышла из ванной, осторожно ступая босыми ногами по каменному полу.

Той ночью я подождала, пока Рейна заснет, и, стараясь не шуметь, достала подарок Магды из кучи вещей. Я отлично помню первые фразы, которые я написала в дневнике, это было сделано почти наощупь в кромешной темноте. Я думала два часа, прежде чем написала:

«Милый дневник, меня зовут Магдалена, но все называют меня Малена — это название танго. Уже почти год, как я поняла, что Пресвятая Дева не превратит меня в мальчика, потому что не хочет. Я хочу стать женщиной, похожей на Магду».

Потом из предосторожности я вычеркнула последние три слова.

* * *

С тех пор я так же регулярно писала в дневнике по ночам, как и получала мелкие деньги в мае. Вначале это происходило через посредничество привратницы колледжа, мрачной женщины, с которой, помнится, я не сталкивалась, даже не здоровалась до тех пор, пока не покинула тот дом, а точнее, пока мне не исполнилось шестнадцать лет. С этих пор я начала получать деньги заказным письмом. Мне приходило простое уведомление, в котором не было места для адреса отправителя.

Я постоянно боялась потерять свой дневник, а потому всегда прятала его в одном и том же месте. Известно, что, пока что-то не потеряешь, не поймешь, насколько это важно. Дневник стал особенно важен для меня теперь, когда в моей жизни наконец стали происходить важные события, ведь до сих пор я записывала одно и то же, незначительные наблюдения.

Когда я крадучись ходила ранними душными часами по дедушкиному дому, единственное, о чем я переживала, — шуме шагов. Приходилось ступать очень аккуратно, чтобы не наступить на скрипучие ступени. Самыми коварными были третья, седьмая, семнадцатая и двадцать первая ступени. Я должна была осторожно на цыпочках прокрасться мимо родительской спальни, добраться до своей кровати, упасть на нее еще в одежде, закрыть глаза и вспомнить события прошедшего дня. Малена — название танго. До этих пор я не испытывала ни к чему сильных чувств. Учебный год, с похожими, одинаковыми, днями, размеренными и утомительными, не был богат на душевные волнения. В моей жизни были важные, потрясающие события, например, конфирмация, аттестация в четверти или первая поездка за границу, которые, возможно, могли бы остаться в памяти как превосходные и волнующие приключения, однако таковыми не стали. Так случилось, помню, когда монахини повезли нас в пещеру Лурдес — город, подобного которому мы не видели. Поезд был набит стариками и больными, которые очень плохо пахли.

Я лучше запомнила ключевые моменты в моей жизни. Умерла бабушка Рейна, умерла благородно и быстро. Быстро умер дедушка. Он был уже очень старым, может быть, потому печеночная кома, от которой страдала его жена в последние дни, поразила и его. Бабушка закончила свои дни в счастливом ребяческом бреду. Она говорила с дедушкой нежным голоском, пыталась с хихиканьем повиснуть на его руках, называла его ласковыми именами, которые они давали друг другу много лет назад. Моя сестра присоединилась к общей игре на пианино, а мы с мамой и еще, кажется, с папой, хотя он пытался скрыть это, чувствовали себя такими гордыми, как никогда раньше: Анхелита играла свадьбу в Педрофернандес, и все мы были на этом празднике. Мама обратила наше внимание на разрушенное здание с гербом, приколоченным прямо над входом. Этот дом издавна принадлежал моей семье, а, когда дедушка моего дедушки решил вернуться в Испанию и поселиться в Мадриде со всей своей семьей, он предпочел построить новое поместье на земле, купленной в Альмансилье, расположенном немногим больше сотни километров в северном направлении, в тени холмов в местности Ла Вера, более плодородной и богатой, чем та, в которой раньше жили его предки.

Это было веселое путешествие, не такое, как поездка в Лурдес. Рейна тогда была очень тихой и кроткой, потому что мальчик, который ей нравился, позвонил в прошлый четверг. А поскольку нам позволялось выходить из дома только по субботам и воскресеньям, Рейне нужно было отсрочить торжественный момент первого свидания, а неделя казалась неимоверно длинной. Помню, она уже открыла рот сказать, что выбранное невестой платье, такое же, как в фильмах о Сисси, — с кринолином, расшитое жемчугом — отвратительно, но лично мне понравилась его экстравагантность, больше чем кому-либо. Я считала Анхелиту очень красивой, и, более того, была очень ею горда. На свадьбе я наслаждалась видом белоснежного поля (остовами вишневых деревьев под снегом), ела жареную свинину за праздничным столом, а вина пила больше, чем когда-либо раньше, танцевала с юношами из деревни, которые относились ко мне почтительно, и кадриль с женихом. После того как принесли блюдо с деньгами для новобрачных, няня Хуана и ее сестра Мария, согнувшись от ликеров и веселого смеха, решили станцевать хоту под аплодисменты и возгласы большинства гостей, правда, вид у обеих был какой-то скрюченный, как и их спины. Их поведение мне казалось очень непосредственным и свободным, но когда я попросила разрешения у мамы вместе с местными парнями обойти новобрачных, она чуть не упала в обморок.

Правда, потом ей стало лучше, а я настолько опьянела, что на коротком пути от ресторана до машины с трудом сохраняла равновесие. Я почувствовала легкий приступ паники и задрожала, сообразив, что, если младшая сестра Анхелиты не выйдет из ванной прямо сейчас, мне придется поцеловать своего двоюродного брата, который был очень некрасивым — толстым, к тому же большим дураком. Он был самым веселым из всех, и это обстоятельство мне уже сейчас не нравилось, как и то, что я никогда не знала его имени.

Чтобы пойти на эту свадьбу, я впервые в жизни надела прозрачные чулки. Мне было четырнадцать, и мое тело очень изменилось, но я не боялась этого и не смущалась, пока не увидела свои ноги, безупречные под капроновыми чулками, которые на свету отливали серебром. Свет рисовал на моих ногах длинную тонкую линию, которая уходила вверх, делая меня стройнее и выше. Я посмотрелась в зеркало, повернулась кругом. Светло-голубые чулки совершили чудо: выглядела я потрясающе. Я покраснела, поняв, что похожа на девушек из итальянских фильмов. Я с удовольствием слушала рассказы и шутки о молочной говядине швейцарских коров, которых разводил Марсиано в стойлах Индейской усадьбы.

Я наелась до отвала, мои руки, бедра, икры — все тело увеличилось, пока не потеряло свей привлекательности и мне не стало трудно дышать под тесным поясом. Это несколько ухудшило мой романтичный образ героини итальянских фильмов пятидесятых.

Небольшое усилие воли — и я смогла прийти в себя, восстановить дыхание, но в то же время, у меня начали неметь конечности — щиколотки, колени, запястья, локти и ключицы. Тело внезапно стало слабым и аморфным. Достаточно смуглое и вульгарное человеческое тело, из которого мне никогда не выбраться.

Контраст, который Рейна, одетая в австрийское серо-зеленое платье, составляла со мной, был вопиющим. Я не понимала, что случилось с мамой, почему она выбрала для Рейны такой смешной наряд. Возможно, так произошло потому, что Рейна вдруг решила одеваться как ребенок, словно игнорируя то естественное превращение, которое происходило с ней, так же как и со мной. В течение многих лет я завидовала ее худобе, четким линиям силуэта, ее врожденной грации нимфы. Тело Рейны не было телом, а плоть не была плотью. Я ждала заинтересованности с ее стороны, но мои формы никогда не волновали Рейну, которая стала более дерзкой, чем я, и ее дерзость выглядела более эффектно. Особенно заметными стали изменения в поведении сестры, когда она общалась с этим сборищем тварей, которых я, по привычке повинуясь эстетическому предрассудку, предпочитала называть людьми.