Мужей много не бывает - Адель Паркс

Лаура

Вторник, 25 мая 2004 года

После краха, постигшего мою супружескую жизнь, я нередко, просыпаясь утром, задумываюсь о том, зачем вообще люди живут в Лондоне. У меня в этом вопросе нет выбора. Я живу в Лондоне, потому что Эдди необходимо хоть изредка видеться с отцом, а если я перееду, их встречи гарантированно уйдут в небытие. Когда бы я задалась целью совсем возненавидеть Оскара, я легко смогла бы возложить на него вину за всю неустроенность моей жизни. Среди очевидных неудобств можно назвать постоянную нехватку денег, отсутствие приличной карьеры и крайне низкую самооценку. Иногда я провожу целые часы, занимаясь поиском связей между недостатками Оскара и перегруженностью лондонского метро, отсутствием в Лондоне уединенных скверов (и даже свободных от собачьего дерьма парков), высокой платой за детский сад и квартиру и непомерным муниципальным налогом.

Но иногда у меня наступает просветление, и я вспоминаю, что многое в этом городе приводит меня в восторг и что половину детства я провела мечтая о том, как буду жить здесь. Я никогда не связываю Оскара с привлекательными аспектами городской жизни.

Мне нравится, что в Лондоне в любое время дня и ночи можно купить хлеб — и при этом выбрать между ржаным хлебом, хлебом с корицей, хлебом из дробленых злаков, немецким хлебом «пумперникель», хлебом для панини и хлебом для брускетте. Мне нравится, что Эдди растет в окружении людей разных национальностей и культурных традиций. Он никогда не будет думать о ком-нибудь, что он «другой» или «странный». Мне нравится, что в этом городе всегда есть куда пойти и чем заняться и что почти во всех музеях не берут плату за вход.

Я неизменно испытываю вспышку отвращения к лондонской жизни, когда стою на платформе и дожидаюсь дорогого, переполненного и уже опаздывающего поезда, который должен доставить меня в Шепардс-Буш на работу. Всегда, но не сегодня. Сегодня, отправившись, как обычно, на работу, к своему удивлению, я совершенно не чувствую ненависти к распираемым людьми подземельям метро. Я вежливо отступаю назад, даю людям возможность выйти из поезда и только потом бросаюсь вперед в стремлении оккупировать пусть не сиденье, но хотя бы кусочек пола в вагоне. Я улыбаюсь… всем подряд. Меня даже не беспокоит, что никто не улыбается в ответ.

Я приезжаю на работу еще до девяти часов. Против обыкновения, я не злюсь, когда вижу, что Салли, моя сменщица, в который раз оставила мне всю бумажную работу. Я не теряю спокойствия, даже когда обнаруживаю, что она записала двух первых пациентов на одно и то же время и они теперь с возмущением смотрят на меня. Всю первую половину дня я работаю с беспрецедентной эффективностью и доброжелательностью, а когда подходит время ленча, вместо того, чтобы уныло жевать извлеченный из шкафа — а до этого принесенный из дома — сандвич с ветчиной, я решаю пойти на улицу подышать свежим воздухом. Может быть, я даже побалую себя и съем сандвич в маленьком итальянском кафе на углу, которое называется «Кафе Бьянки».

Шепардс-Буш словно охвачен броуновским движением. В нем участвует одна монахиня, целая бригада рабочих-строителей, несколько пожилых пар и матерей с колясками, парочка пижонов и средних размеров стадо вышедших покурить офисных работников. Меня до глубины души поражает, как велик мир. Конечно, все это каждый день мельтешит перед глазами, но я будто только что заметила, что все люди вокруг живут своей жизнью. И никто из них не имеет никакого отношения ни к Оскару, ни к моей сердечной ране. Мысль бьет меня по голове, словно упавший с крыши кирпич, но, странным образом, от нее мне становится легче. Оказывается, Оскар и мое разбитое сердце — это еще не вся вселенная.