Играя с ветром - Евсения Медведева

меня, заставляя не закрывать глаза. Смотрел открыто, словно желая убить нас обоих ядовитой страстью. И когда наши взгляды сталкивались, Лёва рычал и ускорялся. Я потеряла контроль над происходящим. Тело было ватным. Мужчина с яростным лицом наказывал, вновь и вновь доводя до исступления толчками, такими глубокими, будто душу пытался вытрахать напором.

И у него получилось… Душа на миг покинула тело, взметая ввысь, где чёрная машина, нелепо втиснувшаяся между аккуратно припаркованных тачек вдоль обочины, дразнила спрятавшийся от ливня город запотевшими окнами и ритмичными возгласами клаксона… И лишь редкие всполохи молний обнажали два слившихся воедино тела, танцующих свой блаженный танец страсти…

Моё тело превратилось в оголенный провод. Мышцы свело от импульсов, что аккумулировались внизу живота, легкие сжались, отказываясь выпускать раскаленный воздух, потому что именно так стоит умирать… на пороге рая!

– Да! Да! Да! – взвыла я, хватаясь за его плечи, пока и Лев не рухнул в полном бессилии мне на грудь…

– Нет… Нет… Нет, – передразнил он меня, втянул твёрдый сосок губами и обмяк, выпуская стон. – Мой вопрос все так же актуален. Женщина, кто ты? И где была раньше?

– Сквознячок… – смеялась я. – Всего лишь Сквознячок…

В этот момент улицу оглушил дикий грохот и озарила яркая вспышка молнии, освещающая через запотевшие стекла очертания города, редкие автомобили и уныние пустых улиц, а через мгновение жуткий треск заставил заорать от ужаса…

На наших глазах толстый тополь на мгновение вспыхнул пламенем, а потом накренился и рухнул прямо на дорогу, всего в паре метров от машины, поднимая в воздух водопады брызг.

– Бля…

И вроде правильно было бы испугаться… Но я закрыла глаза, прижалась к сильному мужскому телу, страсть которого способна вызывать град, бурю, грозу и рушить деревья. И было совершенно не страшно…

Так тихо, спокойно…

Сердце на миг перестало биться. Чувствовала, как резко вздымается его грудь, считала пульс, потеряв интерес ко всему происходящему. Пусть будет конец света… Пусть будет. А я не сдвинусь с места, по крупицам собирая свою способность жить дальше.

Не боялась ничего, кроме того, что всё кончится. Что его глаза снова станут стеклянными, что он просто подаст мне платье и отвезёт домой, как очередную из своих однодневных игрушек.

Лёва откинул спинку кресла, прижал к себе крепче, накрыл курткой и закурил, выпуская дым в щель, через которую на нас хлестал дождь… Крупные капли падали на лицо, на его руки и грудь, запоздало пытаясь унять пожар. И мы могли бы сидеть, наверное, так ещё долго, смакуя слабеющие импульсы, если бы темноту не рассекли разноцветные блики полицейских мигалок, а по лобовому стеклу не постучали светящимся жезлом.

– Надень, – Лёва протянул мне свою футболку, дождался, пока я прикроюсь, и пересадил на соседнее сиденье. Он что-то бурчал, приводя себя в порядок, не спеша надел куртку на голое тело и выскочил из машины.

– Капитан Хлебников, ваши документы…

А я рассмеялась…Стирала пелену испарины со стекол, читала вывески, смотрела в светящиеся окна дома и смеялась… Ночь, улица, фонарь, аптека… В том стихотворении обязаны были быть два чокнутых человека, потому что остальное всё сходится.

Город потерял таинственность, мрачность, весело переливаясь от снующих туда-сюда пожарных машин. А мы оказались в самом эпицентре событий. Лёва вместе с полицейским обошёл машину, убедившись, что мы чудом не пострадали, что-то прошептал невысокому капитану и, громко смеясь, бросился к машине.

– Я голоден, как Лев! – взвыл Доний, влетая в салон. Он бросил на панель кожаный кошелёк, покрытый мелкими каплями дождя, скинул куртку и наклонился. – Поужинаем?

– Уже завтракать пора. Половина четвёртого, Лёва.

– А может, и позавтракаем, – поцеловал, но уже иначе. Его жесткие губы с нежностью перебирали мои, заставляя стихший огонек в теле загораться снова и снова…

Хорошо было сидеть в его футболке, скрепив влажные растрепанные волосы дорогой перьевой ручкой на макушке, с размазанным по лицу кисло-сладким соусом и рассыпанной на коленях картошкой фри и встречать рассвет, лениво пробивающийся сквозь свинцовые тучи. Лёва подбирал ломтики, оставляя ожог от поцелуя… Хорошо было сидеть под его крылом, смотреть, как стихает гроза, просветляется небо, несущее обещание. Хорошо было с ним просто быть… прижиматься к груди, чувствуя, как сон забирает моё опустошенное тело.

А дальше опять тьма…

И в ней тоже было хорошо. Спокойно и мягко. Я будто плыла в невесомости… Но всё время мешал яркий свет, просачивающийся в узкую щель век. Кололся, резал, словно нарочно выманивал меня в уродливую, гадкую и жестокую реальность… А так не хотелось.

Пугающая мгла стала моим идеальным пристанищем, где были лишь влажные поцелуи, пошлые шлепки и томные стоны. Там тело было невесомым, лёгким, как пёрышко… От той страсти рушились деревья, с неба падал нескончаемый поток дождя, а глаза пекло от слёз счастья…

Мозг уже проснулся, окончательно сдавшись перед солнечным светом, но я упорно сжимала веки, боясь, что это чувство растворится.

Нос защекотал тонкий аромат свежего леса, горечь алкоголя и запах картошки фри.

Улыбалась…

Шарила по простыне, пытаясь вспомнить, как оказалась дома. Всё искала, искала свою любимую мягкую игрушку, но её не было. А вот кровать все не заканчивалась и не заканчивалась…

– Чёрт! – я распахнула глаза, осознав, что что-то не так.

Но лучше бы я этого не делала!!!!

День сурка… Не иначе.

Зажмурилась, досчитала до ста, пытаясь дышать не как буйвол перед случкой, и снова открыла.

Но ничего не поменялось… Передо мной была все та же красивая стена из сверкающего оникса, охровые прожилки которого сверкали в закатных лучах шикарным пожаром.

Облизала пересохшие губы и медленно повернула голову, тумба с моей стороны кровати была пуста, а вот на дальней стояла длинная, всё так же похожая на деревянный посох ваза…

Хотелось орать, рыдать, но больше всего хотелось понять, какого, мать вашу, тут происходит? Пусть мне все это кажется!

Я рванула с себя одеяло и взвыла…

Опять голая и опять в этой долбаной идеально удобной кровати размером с футбольное поле. Белоснежные простыни были скомканы, а на соседней подушке заметен след.

Я топала ногами, пытаясь унять накрывающую с головой панику. Осматривалась, пробуждая не самые приятные воспоминания.

На большом велюровом канареечно-жёлтого цвета кресле висела мужская рубашка, словно приготовленная специально для меня, а вот моей родненькой одежды нигде не было. Хотела уже накинуть рубашку, но не осмелилась. Прикрылась краем простыни и тихонько подошла к двери. Казалось, что весь дом должен слышать моё сердцебиение и чуствовать дрожь от трясущихся колен. Дёрнула ручку и высунула голову, до сих пор надеясь на совпадение.