Хромой из Варшавы. Книги 1-15 - Жюльетта Бенцони

– Вы не в том положении, чтобы ставить условия.

– А я считаю, что в том! И вот мой аргумент, – ответил Альдо, легонько пошевелив оружием. – Или вы соглашаетесь, или я всажу вам пулю в голову!

– Тем самым вы подпишете себе смертный приговор, равно как и вашим слугам.

– Не уверен! После вашей смерти я, возможно, сумел бы договориться с вашими покровителями. Если как следует заплатить...

– Назовите свои условия!

– Их три. Первое: Чечина и Заккария Пьерлунги будут присутствовать на свадьбе как свободные люди. Второе: свадьба состоится здесь. Третье: сегодня же вечером вы переедете в другое место и вернетесь в этот дворец только один раз: в день свадьбы. Убийца не должен пачкать своим присутствием дом жертвы. Ваша дочь до назначенного времени останется с вами. Не принято, чтобы будущие супруги жили под одной крышей.

Услышав это последнее требование, Солманский нахмурил брови и выронил монокль, но за то время, пока он вставлял его на место, его лицо снова стало невозмутимым.

– Я не желаю жить в гостинице. Там могут произойти нежелательные встречи...

– Ну да, ведь вас разыскивает полиция, по крайней мере, двух стран! Вы можете остановиться у синьоры Моретти, где прежде жила ваша дочь.

Она – сама скромность, и мне достаточно ей позвонить... Вы согласны?

– А если я не соглашусь?

– Я вас убью на месте! И не вздумайте угрожать мне тем, что позовете на помощь! С вашим стражником легко управится Дзиан, мой гондольер, он ждет еще внизу.

– Вы блефуете! – бросил Солманский, пожав плечами.

– Попробуйте – сами увидите! И запомните хорошенько: мы, венецианцы, плохо переносим порабощение. Случается, мы предпочитаем с этим покончить. Так что поверьте, лучше вам удовольствоваться тем, что ваш шантаж удался, и принять мои условия!

Видимо, граф понял, что спорить бесполезно, потому что даже не стал тратить времени на размышления.

– Через пять дней моя дочь станет княгиней Морозини?

– Даю вам слово...

– Звоните вашей приятельнице и велите отвезти нас к ней. Мы пойдем собираться!

* * *

Стоя у окна библиотеки, Альдо смотрел, как отец и дочь с помощью Дзиана усаживаются в лодку. Перед тем как лодка отчалила, молодая женщина подняла взгляд к окнам, словно чувствовала, что он там. Недовольно передернув плечами, князь отвернулся и спустился в кухню, где Бюто, завернувшись в один из обширных передников Чечины, рубил зелень, а Фульвия ставила на огонь воду для макарон.

– Бросьте это все! – сказал он Бюто. – На пять дней мы от них избавились, а вы уже достаточно потрудились. Я повезу вас в Сан-Тровазо, закажем у Монтена овощной суп и скампи. Мы будем обедать в ресторане до субботы. А тогда, я надеюсь, нам вернут Чечину...

– Значит, вы согласились на этот брак?

На лице старого наставника появились гнев и огорчение. Растроганный Альдо обнял его за плечи, поцеловал и улыбнулся.

– У меня нет другой возможности спасти их, ее и Заккарию.

– Чечина ненавидит эту женщину. Она не согласится...

– Придется ей с этим смириться. Или она любит меня меньше, чем я люблю ее?

Фульвия, которая до сих пор только молча слушала, подошла к хозяину, взяла его руку и поцеловала. В глазах ее тоже стояли слезы...

– Мы сделаем все, чтобы помочь вам, дон Альдо! И я вам обещаю, что Чечина поймет! К тому же эта молодая дама очень красива! И, похоже, она вас любит.

Вот это настоящая ирония судьбы! Было время, и не такое уж далекое, когда Альдо отдал бы все свое достояние, чтобы сделать своей женой очаровательную Анельку. Господи, как он мечтал о днях, а главное – о ночах, которые проведет рядом с ней! И вот сейчас, когда он ее получил, ему даже думать об этом противно...

Впрочем, он получил ее не в подарок! Ее ему продали... Ценой отвратительного шантажа досталась она ему! Шантажа, на который она охотно согласилась, а возможно, сама же и подсказала. Теперь между ними слишком много темных пятен, слишком много сомнений! Больше ничего не будет так, как прежде.

– Почему бы вам не задать себе единственный важный сейчас вопрос? – сказал Ги, когда они ужинали в уютном зале у Монтена, где вся венецианская богема собиралась поесть на клетчатых скатертях при свечах, воткнутых в узкие горлышки оплетенных бутылок.

– А именно?

– Когда-то вы любили ее. Что осталось от этой любви?

Ответ последовал мгновенно – без раздумий и сожалений.

– Ничего. Единственное чувство, которое она внушает мне, – недоверие. И запомните хорошенько, друг мой. В назначенный день я дам ей свое имя, но никогда, слышите, никогда она не станет моей женой!

– Не говорите «никогда»! Перед вами долгая жизнь, Альдо, а эта Анелька одна из самых красивых женщин, каких я встречал в своей жизни...

– ...а я всего лишь мужчина? Высказывайте же до конца вашу мысль!

– Я это и делаю. Если она действительно влюблена в вас, мой милый мальчик, вам придется иметь дело с сильным противником. Постоянное искушение...

– Возможно. Но я знаю, как его победить: если я вынужден согласиться на то, чтобы дочь этого бандита, убившего мою мать, в глазах всех стала моей женой, я никогда не отважусь на риск, что в жилах моих детей будет течь хоть капля этой крови!

13

ТОТ, КОТО НЕ ЖДАЛИ...

В субботу, 8 декабря, в девять часов вечера, князь Морозини обвенчался с экс-леди Фэррэлс в маленькой часовне, которую какая-то из его набожных прабабушек устроила из страха перед карой Господней во время чумы 1630 года в одном из зданий дворца. Со своими голыми каменными стенами часовня выглядела сурово и в то же время сияла роскошью, волшебно преображенная великолепно украшенной Мадонной Веронезе, улыбавшейся над алтарем. Но свадьба от этого не стала более веселой.

Одна только невеста, такая красивая в белом бархатном наряде, опушенном горностаем, выглядела живой при скудном свете четырех свечей, проливавшемся на одетых в черное людей, – даже у жениха не было ни единого цветочка на лацкане визитки.

Свидетелями Альдо были его друг Франко Гвардини, аптекарь с Санта-Маргариты, и Ги Бюто. Будущую княгиню сопровождали Анна-Мария Моретти, согласившаяся на это только ради Альдо, и коммендаторе Этторе Фабиани. Манто из каракульчи одной выглядело не менее безрадостно, чем мундир другого. Солманский стоял чуть поодаль