Попаданка с квартирой приключений не ищет - Ева Добринская

Мурашки брызнули по всему телу. Наверное, я должна была быть счастлива, но… Нет. На меня вдруг обвалилось то горе, которое я ощутила, когда поняла, что Мирона больше нет. Это горе переполняло и разрывало мою душу. Тогда я стонала и выла в подушку, чтобы не разбудить и не напугать детей, а теперь я выла в голос, слезы катились потоком. Я рыдала, сотрясаясь всем телом. Услышала над собой вскрик Марка: «Ант!»

Ант ворвался в гостиную через несколько секунд.

— Ант, зови Бернса.

— Ты сказал?

— Да! Зови скорей!

Я слышала, но мне ни до чего не было дела — я заливала грудь Марка слезами и не могла остановиться.

Не знаю, когда появился Бернс. Наверное, он сделал что-то волшебное, потому что я внезапно успокоилась, еще шмыгала носом и прерывисто вздыхала со всхлипами, но уже не рыдала.

Ант пришел с чашкой воды, приподнял мою голову с груди Марка и поил как ребенка, не давая чашку в руки. Я глянула на него. Он смотрел, как я пью, с теплотой в которой можно было раствориться. И я вдруг смутилась, слабой рукой отвела чашку и уткнулась лицом в грудь Марка.

— Это правда ты?

— Я, моя птичка Ева. Это правда я.

Да, с самой первой встречи он называл меня птичкой.

— А я ста-арая-аа, — я опять занюнила.

Снова покатились слезы. Марк сцеловывал их.

А-ааа…

— Тебе не противно целовать старуху?

Марк засмеялся.

— Да хоть сто раз старуха. Это же ты, моя Голубка. И скоро станешь молодой. Бернс подлечивает тебя постоянно. Скажи, Бернс.

— Да-да, — радостно зачастил целитель, — я запустил регенерацию, восстановление всех органов и процессов в организме.

— Именно поэтому мы старательно избегали разъяснений, беспокоясь о тебе, но ты сама все время пыталась нас прогнуть на откровенность.

Марк нежно заправлял мне за ухо выбившиеся из узла волос прядки.

Я по поводу своего вида не беспокоилась, знала, что плачу красиво, без гримас, просто истекаю слезами. Веки от слез набухают, приобретают восковую прозрачность, глаза восточную раскосость, губы становятся припухшими и очень яркими, будто после поцелуев. Что Марк тут же и подтвердил, глядя на мои губы, наклонился и ненастойчиво, нежно поцеловал.

Я опустила ресницы, чтобы не выдать своего смущения и удовольствия.

— У меня нос красный.

— И сопливый, — Марк взял протянутый Антом платочек, прижал к моему носу, — дуй.

Оказывается, Ант так и сидел на полу возле дивана и держал меня за руку, а я даже не заметила.

Я отняла у Анта свою руку, у Марка платок и высморкалась сама. Платочек из тонкого батиста моментально промок, и я хотела спрятать его в вырез халата: не отдавать же сопливый обратно. Ой, мокрый, холодный, и я передумала, сунула платок в запах полки халата. Взгляд Анта прикипел к моей груди, пока я суетилась с платком. Он поднялся с пола, приподнял мои ноги за икры, уселся на диван, чуть потеснив мою попу, и уложил их к себе на колени, старательно прикрывая полами халата.

Ну вот что они устроили? Моя спина на коленях Марка, ноги на коленях Анта, и моя попа посередине. Идиллия, которую я не понимаю.

— Ты какой возраст хочешь? — не унимался Марк.

— Двадцать шесть.

Тут удивился Ант:

— Почему двадцать шесть, а не двадцать пять или тридцать? — развернулся корпусом ко мне, готовясь внимать.

Бернс еще сделал надо мной несколько пассов руками и вышел.

Я помялась, а потом пояснила:

— Этот возраст мне подарила дианетика.

* * *

Говорят, вчерашний день уже не существует. Говорят, память лжёт. Мне было плевать на то, что говорят умники — я помнила. Помнила время, когда Гранина со мной еще не было. Помнила время, когда я была с ним, когда мы были вместе. Помнила время, когда его не стало с нами. И я решила рассказать.

— Мне было двадцать девять, когда погиб мой муж. Когда ты погиб, — я с упреком глянула на Марка.

В тот год я потеряла Мирона. Мой Гранин погиб, а я осталась с двумя детьми — пятилетней Китькой и годовалым Тимой.

— И была я тогда немножко сумасшедшей, может, и не немножко, но внутри. Снаружи все выглядело вполне пристойно: как выяснилось еще в юности, я была мастером имитации душевного здоровья — притворялась нормальной очень умело, но иногда совершала очень странные поступки.

Вздохнув и по очереди внимательно посмотрев на мужчин, я продолжила:

— Одним из таких поступков было посещение одитора дианетики по рекомендации моего кума, крестного Тимы.

— У Китти крестный Игорь. А у Тимки кто? Я не помню.

— Сережка, младший Мордвинов. Я с мамой Тоней поддерживала отношения до самой ее смерти, а Сережа всегда ко мне хорошо относился в отличие от двух старших Мордвиновых.

— Да. Я помню, — чуть помрачнел Марк. — Мне всегда казалось, что Серега к тебе неровно дышит.

— Я не знаю, как он ко мне дышал, но мы об этом никогда не говорили. Так вот. Поскольку оплата сеансов была невелика, протеста во мне это не вызвало, и я два раза в неделю ходила на одитирование.

— А это что за чудо? — снова перебил Ант.

Марк слушал молча, и видно было, что мой рассказ заставляет его страдать.

— Дианетика переводится с греческого, как «через» «разум». Это название учения, которое создал американец Рон Хаббард. Согласно его учению, причинами психосоматических заболеваний человека являются «энграммы» — болезненные моменты, испытанные человеком в прошлом, при чем не только в текущей жизни, но и в предыдущих, то есть наличие таковых предполагается по умолчанию. Так вот, заново проживание этих болезненных моментов, как бы избавляет от них. Происходит очищение — клир. Одитор — своего рода бухгалтер-аудитор, который помогает выявить проблемы в подсознании и сделать их доступными для аналитической части разума*.

(* Справка о дианетике из инета.)

* * *

Я задумалась вспоминая.

Через два года после гибели Мирона, Сережка подогнал мне идею и даже договорился через своих знакомых с одитором. Предполагалось, что сеансы одитирования решат мои проблемы: с болью в спине, с депрессией и печалью. Я избегала называть свою тоску по Мирону горем. Само это слово вызывало потоки слез и тихую истерику. Тихую и только тихую, потому что я крепилась изо всех сил, чтобы не пугать детей. И от этого было еще тяжелей.

Одитирование выглядело очень странно, зато очень хорошо отвлекало меня от мыслей о Мироне, вот честно, даже лучше, чем дети. Да о чем и говорить?! Дети