Хозяйка проклятой деревни - Данта Игнис

– Твои слова ничего не значат, – произнес Илидан холодно. – Слишком многие пытались уверить меня в своей безгрешности. Люди – мастера притворства, и никогда нельзя знать, что скрывается за их улыбками.

Его презрение ранило. Я хотела что-то сказать, но растерялась, не нашла подходящих слов. Я не хотела нести на себе тяжкий груз чужой вины, но злые обстоятельства возложили его на мои плечи.

– Ты скажешь сейчас что угодно, лишь бы избавиться от браслета и сбежать из этой проклятой деревни куда подальше, – дракон улыбнулся, но улыбка эта не была доброй.

Я поняла, что если мы будем зацикливаться на этом, наш разговор так и не продвинется дальше. Поэтому решила сменить тему, но сглупила и задала еще более опасный вопрос.

– Илидан, а ты любил прежнюю Этелию? – спросила я, затаив дыхание.

Адмирал замер на мгновение, по лицу его проскользнуло что-то похожее на удивление.

– Нет, – тихо ответил он, и в его голосе не было ни следа сожаления.

– Зачем тогда собирался жениться на ней? – мои слова прозвучали слишком резко, но я не жалела. Ответ был важен.

Илидан медленно выдохнул, будто отделяя себя от давно минувших дней.

– Так приказал король, – сказал он наконец. – Ему нужны наследники с даром закрывать прорывы. Мое личное счастье никогда его не заботило. Я – лишь инструмент в его руках.

Я молчала. В жизни этого мужчины, с его резкими, словно высеченными из лунного камня чертами лица и глазами, глубокими как ночное небо, ничто не было простым.

– Инструмент, способный чувствовать боль, – тихо прошептала я, вглядываясь в его лицо. Пытаясь разглядеть за маской безразличия, за этой ледяной, почти божественной красотой, истинные чувства.

Илидан резко остановился, заставив меня наткнуться на него. Твердая, как сталь, грудь. От него исходил аромат горных трав и чего-то острого, пьянящего, подобно запаху грозы. Я невольно отшатнулась, но он поймал меня за плечи, его пальцы, холодные и сильные, впились в мою кожу. Вблизи его взгляд казался еще более пронзительным – темная бездна, в которой плясали отблески далеких звезд. В этом взгляде читалась вековая печаль, скрытая за стеной отчуждения.

– Ты не знаешь, что такое боль, – прошипел он, его голос, низкий и хриплый, вибрировал где-то внутри меня. – Ты не знаешь, каково это – быть преданным. Ты не знаешь, каково это – видеть, как рушится все, что тебе дорого.

Его слова обжигали, как огонь. Я чувствовала, как его боль проникает в меня, отражается в моей душе. Я хотела сказать ему, что понимаю, что сочувствую, но слова застряли в горле. Воздух между нами накалился, заряженный невысказанными эмоциями.

– Отпусти меня, – попросила я, пытаясь вырваться из его хватки, но тело противилось, стремясь остаться в этом плену.

– Нет, – сказал он, его голос стал тише, бархатистее, но не менее напряженным. – Я хочу, чтобы ты посмотрела мне в глаза. Я хочу, чтобы ты увидела, кто я на самом деле.

Он приблизил свое лицо к моему, его дыхание, горячее и прерывистое, обжигало мою кожу. Я невольно зажмурилась, опьяненная его близостью. Но он приподнял мой подбородок длинными, изящными пальцами, заставляя встретиться с ним взглядом. В его глазах плескалось что-то новое – не гнев, не боль, а жгучий, почти осязаемый интерес.

– Я не Этелия, – с трудом произнесла я, голос мой дрожал.

На мгновение мне показалось, что что-то изменилось в его глазах. Тень боли отступила, уступая место чему-то другому, чему-то непонятному. Он медленно опустил руки, делая шаг назад:

– Думаешь, если повторишь эту ложь тысячу раз ­– я поверю?

– Я повторю эту правду десять тысяч раз, если потребуется. «Я должна. Я должна. Должна сделать это» – мысленно твердила девушка и до боли в пальцах сжимала кинжал. Внутри нее все смешалось, страх и вина, безысходность и какое-то глупое геройство. Она считала, что совершит подвиг, если убьет тебя. И тут же ненавидела себя за это. Я застряла внутри нее и ничего не могла поделать, сновидцы не управляют телами, в которые попадают. Этот сон мне не нравился. Я всерьез переживала за тебя, мирно спящего в постели. Ты не выглядел злодеем, скорее героем какого-нибудь романа. Девушка сделала резкий глубокий вдох и решилась. Вскинула руку с кинжалом высоко и с силой ударила, целясь прямо в сердце. Она молчала. Я чувствовала ее изо всех сил стиснутые зубы. Я закричала. Не знаю, наверное, мне показалось, что услышала собственный крик. Я не смогла бы издать его вслух, но ты резко открыл глаза и оттолкнул летящий в тебя клинок, – я сделала паузу и вздохнула. – Скажи, ты слышал этот крик?

Илидан молчал, его взгляд прожигал меня насквозь. Время тянулось бесконечно долго.

– Да, – наконец произнес он,

– Зачем бы убийце, подкравшейся в ночи к тебе спящему, выдавать себя криком? Я спасла тебе жизнь в ту ночь. И, возможно, из-за этого не смогла вернуться в свой мир. Если ты должен был умереть, а я все изменила… Возможно для меня это расплата за то, что изменила судьбу чужого мира.

Не дождавшись его ответа, я свернула на тропинку, ведущую к фермам, огибая деревню. Вечерний воздух, напоенный ароматами трав, приятно холодил разгоряченное лицо.

– Куда ты? – раздался голос Илидана, низкий и бархатистый, как ночная тень.

– Я живу на ферме, – бросила через плечо, указывая направление взмахом руки. Мысль о мягкой постели и глубоком сне, подобном безмятежному забытью Тьмы, свернувшейся клубочком у меня за пазухой, теперь казалась единственно верной.

– Надо пройти через Адиль. Успокоить людей.

– Я дойду одна, – отрезала я, не желая видеть сейчас ничьих лиц. Волна усталости накатывала с новой силой, заглушая все остальные чувства.

Внезапно крепкая рука Илидана обвилась вокруг моего запястья. Даже сквозь ткань платья я ощутила жар его прикосновения, словно отпечаток пламени на коже.

– Нет. Я обещал Дигесте, что провожу тебя.

Его слова, произнесенные с неожиданной мягкостью, заставили меня насторожиться.

– Откуда такое уважение к просьбам старой азри? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.

– Она… Была мне, как мать, когда-то давно, – в его голосе проскользнула нотка печали, такой знакомой и необъяснимо близкой. Лицо Илидана,