Ворон, каркни на счастье - Анастасия Разумовская

ветки. Эйдэн присел на корточки, надел на мои ноги гетры, затем натянул сапоги. Разгладил тульи по бёдрам, по ляжкам. Даже сквозь шерстяную ткань я почувствовала, что его руки дрожат. Ворон хрипло выдохнул, наклонился, поднял юбку со снега, скатал её. Вернулся к обозу, уложил в мешок (я запомнила в какой), а затем так же молча водрузил меня в седло. За шкирку бросил мне на колени подбежавшего Гарма. Пёсик естественно тут же тяпнул недружелюбную руку за пальцы и зарычал. Эйдэн единым прыжком запрыгнул на круп, обернулся и бросил зло:

— Скоро солнце сядет.

Мы выехали несколько минут спустя, серый жеребец Эйдэна скакал впереди. Третий ворон то и дело цокал, понукая его бежать быстрее, так что вскоре наши спутники отстали. Я спиной чувствовала, что мужчина зол, но не могла понять на что он злится. От этого стало как-то неуютно. А ведь сердиться надо было мне, это ведь надо мной они так пошло посмеивались. Ну, то есть, над Кариоланом, но мне было неприятно и оскорбительно вот такое слышать.

Ехать в седле оказалось намного приятнее. Гарм сидел впереди, поставив передние лапки на луку, я держала его одной рукой, и ворон тоже держал меня одной рукой.

Солнце уже выглянуло, снег зазолотился. Как же всё-таки здесь красиво! И эти горы, заснеженные, но не целиком, красновато-каменные, и редкие корявые сосны, и… И я вдруг подумала, что обижаться в такой прекрасный день — грех. Тем более, что у меня уже есть план побега, и скоро всё будет хорошо. А Кариолана не жалко… наверное.

Я откинулась на грудь Эйдэна, запрокинула голову:

— Ты злишься?

— Цто? — холодно переспросил ворон.

— Ты злишься, да? А на кого? На меня?

— Нет.

Он отвечал отрешённо и с каким-то непонятным раздражением.

— А на кого? Я же вижу, что ты злишься, но тут ты не прав. Понятно, что у вас, дикарей, всё иначе, но вот этот юмор про семя и…

Эйдэн прицокнул, а когда ответил, его голос прозвучал более весело:

— Забудь.

— Да, конечно, я уже забыла. Но меня расстраивает, что ты злишься, а я не понимаю на что… И что сказал Тэрлак, когда…

— Цужая вода горька, — перевёл ворон.

— В каком смысле?

— Если бы я был Кариоланом, и мою невесту другой ворон таскал бы в седле, будил и одевал, я бы его убил, — пояснил Эйдэн. — Кариолан ведёт себя как девоцка.

— Ну, его можно понять: он же считает меня сумасшедшей, а кому нравится возиться с безумцами?

— Женщины вообще не оцень разумны.

Я попыталась обернуться, чтобы высказать всё, что думаю по этому вопросу, но в седле это оказалось трудно сделать.

— Ты скацешь как куль с мукой. Надо с лошадью быть… — он затруднился с подбором слов, — как с женщиной.

— Это как? — хмыкнула я.

И тут он положил руки на мои бёдра.

— Носок вверх, пятку вниз. Лошадь вверх — ты привстала, она вниз — ты села. Поймай мелодию своего коня. Скацка это танец.

Его ладони наглядно продемонстрировали мне, что он имеет ввиду, чуть приподнимая мне бёдра и опуская.

— Спину распрями, не тяну узду — лошади неприятно. У неё в зубах металл, ей больно. Цуть-цуть направляй. Ноги — вот цто главное. Управляй лошадью ими, не уздой.

— Я поняла, ты не мог… ну… убрать руки? — пропыхтела я, благодаря небо, что ворон не видит моего лица.

— Зацем?

— Мне неудобно.

Эйдэн вдруг почти коснулся моих ушей губами и прошептал:

— Я волную тебя?

— Что ты име…

Он подул мне в ушко, и по телу побежали тысячи мурашек.

— Нет?

— Да, — я пихнула локтем назад, и даже куда-то попала. — Перестань.

А потом решилась, отпустила поводья и взяв его ладони, убрала их от бёдер. Эйдэн послушался. Помолчал с минуту и сказал на удивление довольным голосом:

— Пересядь.

— Что?

— Вперёд. Я сяду в седло. Пересядь на холку.

— Не буду, — сердито отозвалась я. — Мне удобнее…

— Пересядешь, кое-цто покажу.

— Может, это «кое-что» мне не понравится?

— Понравица.

Я привстала в стременах, испугалась, хотела сесть обратно, но Эйдэн перекинул меня вперёд, перескочил в седло, нагнулся и по очереди освободил мои ноги из стремян, а затем обнял меня снова за талию. На этот раз обеими руками. Ударил ногами бока лошади, посылая вперёд галопом, и снова зацокал. Та помчалась ветром.

Мы свернули по какой-то тропинке, и мне пришлось нагнуться, чтобы ветви сосен не расцарапали лицо, но небольшая сосновая рощица вскоре закончилась, я распрямилась. Ох, не нравятся мне реакции ворона! Что я такого сказала, что он вдруг расслабился и перестал злиться? Не то, чтобы я против добродушия, но мне бы понять мотивы. Неужели ему просто смешно из-за моего «да»? Дурацкое положение! Я повернула в его сторону лицо.

— Но то, что я волнуюсь, как ты выразился, ничего ровным счётом не значит. Это вообще естественно. Мне двадцать лет! Двадцать один. У меня уже пятеро детей должно было быть…

— И поцему нет?

— Потому цто я не замужем, — передразнила я его сердито. — До моего «сумасшествия» мачеха пару раз пыталась меня сплавить подальше замуж, но кавалерам я не понравилась. Для одного слишком толстая, для другого слишком холодная…

— Холодная?

— Ну, видимо, я должна была сразу рухнуть без чувств, когда он облобызал мне запястье выше перчатки. Или начать биться в конвульсиях…

— А ты?

— А я предложила ему платок. Нет, я понимаю, что слюнявость от человека не зависит, но надо же что-то с этим делать? Он мне даже понравился. Я вообще люблю лопоухих, а с моим ростом мужчине не обязательно быть высоким, чтобы…

И тут конь вынес нас на уступ, я невольно отпрянула, вжавшись в мужчину. Как же высоко! Как… Зажмурилась, но тут же снова открыла глаза.

Внизу простиралась долина. Жёлтая, бесснежная. Горы здесь заканчивались, и дальше шли изрезанные холмы-овраги. Кажется, это называется плоскогорьем. Красная земля. Как будто из зимы мы заглянули в осень. Коричневые черепичные крыши города. Острые шпили мрачного тёмного замка.

— Это уже Монфория? — ахнула я.

— Старый город, — прошептал Эйдэн мне на ухо. — В том замке много-много лет спит заколдованная принцесса. Стены заросли шиповником, нет ни ворот, ни троп. Легенды