Никто, кроме тебя - Яна Дин

Тело наполняется волнением и полным противоречием. Даже оно отказывается принимать факт, что я согласилась на этот брак. Едва перебираю ноги на каблуках.

Мартина, ободрено поглаживающая мои руки, даёт сил держаться. Как только достигаем конца коридора, перед нами открывают высокие двери банкетного зала. Переступаю порог, напоминая себе держаться, натягиваю на лицо маску безразличности.

Ни злости, ни счастья, ни страха. Ничего.

Подбородок высоко вздернут, а глаза бесчувственно холодны. Пытаюсь показать, насколько безразличен для меня этот союз. И получается вполне хорошо, если учитывать тот факт, что сердце в груди наровится выпрыгнуть.

Так хотелось, чтобы Даниэль шел дальше за нами, но взгляд отца, стоящего в центре зала, даёт ему понять остановиться около дверей.

На меня же Марко смотрит очевидной холодной яростью. Кажется, я уже вижу, как в своих мыслях он сжигает меня в этом платье на костре, как последнюю ведьму. Но мне плевать. Я не боюсь его. Страх настолько прижился во мне, что я совершенно его не чувствую.

Мы подходим к кругу, который состоит из семьи Романо и нашей. Тина силой отпускает меня, когда передаёт отцу. Казалось, я даже слышу хруст своих костей, когда он силой стесняет мои пальцы. Марко решает наказать меня таким образом. Сжимаю челюсть до искр в глазах, чувствуя резкую боль. Только когда он отдает меня Рицци, судорожно выдыхаю, получив освобождения. Незаметно пытаюсь двигать пальцами, но оставляю попытку, почувствовав боль, пронзившую суставы.

В зале тихо играла джазовая мелодия, горели золотистые лампы, и официанты уже раздавали напитки.

Прохожу взглядом по всем: некоторые смотрели с явным презрением, разглядывая мой наряд. Половина удивлены, а эмоции других вовсе скрыты ото всех и вся за бездушными масками в буквальном смысле.

Например, Даниэль, стоящий в углу, скрестив руки позади. Невозможно было прочесть хоть толику эмоций. Что он чувствует? Злиться ли? Хочет ли уйти, как и я?

Быстро отвожу взгляд, понимая свою оплошность, и попадаю в плен серых глаз Рицци.

Зал притихает, когда Аманда протягивает сыну бархатную коробочку красного оттенка. Он хитро улыбается мне в лицо, стоя напротив, когда открывает футляр. На чёрной шелковистой поверхности лежало кольцо. Оно было из чёрного золота. Квадратный бриллиант посередине засверкал в свете наших огромных люстр.

Рицци вытянул руку. С трудом, и с холодным выражением лица, протягиваю ему свою правую. Пальцы парня смыкаются на кончике моей перчатки, чтобы снять их, но я дёргаю рукой в знак протеста. Рицци поднимает взгляд, в недоумении смотря на меня. Но когда я взглядом показываю отрицание, он все понимает, и медленно надевает кольцо поверх чёрной перчатки. Металл оковами сжался на безымянном пальце, и я неосознанно подняла глаза, встречаясь до мурашек холодными черными. Снова и снова.

Порой казалось, что наши взгляды всегда притягиваются. Как бы я не смотрела на него, он смотрел в ответ. Всегда.

Окружающие захлопали, и я проснулась, отводя взор.

Неправильно. Это. Все. Неправильно.

Тут же посыпались поздравления, и я даже слышу в этом шуме несколько неодобрительных тонов со стороны бабушек, говорящие «что за неуважение».

Думаю, мой наряд произвёл фурор.

Заиграла медленная мелодия. Пальцы Рицци сразу оказались на моей талии. Я не могла отказать, поэтому он повел меня в самый центр.

Марко стоял во главе зала, потягивая виски с довольной и гордой улыбкой. Он разговаривал с Капо Сан-Франциско, кивая что-то в ответ.

Уже через несколько минут мужчины должны удалиться в отдельный кабинет. Сегодня отец решил провести собрание по поводу взорвавшегося порта. Этот случай достаточно пошатнул отношения Нью-Йорка с нами, теперь и остальные боялись последствий. А моя помолвка самая лучшая причина, по которой можно было собраться без лишнего шума.

– Ну, что теперь? – Рицци резко притягивает меня к себе, и я вновь обращаю на него внимание, горя желанием оттолкнуть.

Хмуро поднимаю взгляд, когда его рука сплетается с моей левой. Контролирую все самообладание, чтобы сдержать боль, возникшую в пальцах. Но я знаю, как с ней бороться, применяя в свою пользу. Просто сконцентрироваться на ней, и это даст мне шанс забыться.

– Ты – моя, Андреа де Лазар, и уже никуда не сбежишь, – оскалив свои белоснежные зубы, шепчет Рицци.

Появляется острое желание врезать в его самодовольную, твою мать, морду, чтобы он больше никогда не мог улыбаться. Но держусь, лишь растянув губы в ухмылке, и глядя на него прищуренными от злости глазами.

– Слишком рано говорить о таких вещах, – выдаю в ответ, покачиваясь вместе с ним.

Рицци наклоняется ближе, к самой мочке моего уха.

– Слишком поздно для выхода, – растягиваются его губы в победной улыбке.

Рицци стискивает мою талию до боли. Так сильно, что я почти кривлюсь от этого. Но он продолжает вести меня в танце, не желая отпускать.

Его слова дают понять одну давно очевидную вещь: у меня никогда не было выхода. Во что я верила с самого начала, были сказками придуманные мной, лишь бы поверить в эту ложь. Ведь порой, поверить в сладкую ложь намного легче, чем в горькую правду.

И снова, смотря в бездонные глаза в конце зала, беспрерывно смотрящие в мои, я верю в сказку. Как в тех самых детских книжках, где принц на белом коне спасет меня от злодея, и мы будем жить долго и счастливо.

Однако мы никогда не можем быть уверены, что за маской принца не окажется очередной злодей, и это совершенно не детская сказка, а суровая реальность.

☆☆☆

Ублюдок.

Этот ублюдок практически сломал мне пальцы.

Только сейчас, войдя в комнату, когда все гости разошлись по домам, а отец срочно удалился из-за важного звонка, сняла перчатку, и увидела, как опухли средний и безымянный пальцы.

Они гудели, и заставляли прикусывать губу от боли.

Срываюсь с места, снимаю туфли, и вступаю в ванную комнату. Включаю холодную воду, подставляя дрожащие пальцы. Разгорячённую от боли кожу жжёт ещё больше от соприкосновения с холодной водой.

Поднимаю взгляд, и непрерывно смотрю на свое отражение, но потом внимание привлекает кольцо на безымянном пальце. Хватает одной секунды, чтобы от нахлынувшей злости, одним рывком повалить все банки на пол.

– Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! – срываюсь на крик, когда вспоминаю слова Рицци, осуждающие взгляды, ненависть отца, и его довольную улыбку.

Марко явно доволен тем, что смог загнать меня в ловушку.

На глазах начинают выступать слезы.

– Только не это, только не это, только не слезы! – ненавидя себя за слабость тараторю я, растерянно открывая верхнюю полочку в поисках лезвия.

Мне нужно