Ангел-мечтатель - Ирина Буря

class="p1">— А то, — произнес он медленно, как будто сознательно тормозя безудержный поток слов, — что если следующее поколение человеческих детей с самого начала уверять, что белое — это черное, а черное — это белое, то уже через несколько лет — не говоря о нескольких поколениях — их невозможно будет убедить в обратном.

— Я не понимаю, о чем Вы, — честно признался я.

— Я о том, что в своем исследовании человеческих исследований и изобретений, — зазвучал его голос уже почти естественно, — Вы проявили чрезмерную строгость к людям. Которые уже очень давно находятся под мощнейшим давлением, сплющивающим их сознание даже не в двухмерную, а в линейную систему координат, на одном полюсе которой расположено то, что названо белым и ассоциировано с добром, в то время, как другой полюс объявлен черным и воплощающим зло.

— Вы, что, хотите сказать, что добро и зло существуют только в воображении? — поймал я его на типичной уловке темных.

— Я хочу сказать, что это — слова, — не стал он настаивать на ней, — и нам следует задаться вопросом, что именно они выражают. Названные Вами категории существовали всегда — под разными именами — но они всегда сосуществовали, они неразделимы. Избавьтесь от одной — и баланс будет нарушен: другая тут же потеряет свой смысл.

У меня перед глазами встал Стас, для которого весь смысл жизни состоял в схватке с темными. Что он будет делать, если они исчезнут?

— И обратите внимание, — не дождавшись от меня ответа, продолжил темный философ, — в качестве символов этих категорий в мире, в котором Вы находитесь, выбраны цвета, совершенно для него не естественные. В нем просто нет белого и черного.

— Это я знаю, — с облегчением ухватился я за знакомые факты, — белый — это наложение всех других цветов друг на друга, а черный — это самый темный оттенок некоторых из них.

— Вот видите! — явно воодушевился он моей ссылкой на данные науки. — Один полюс системы координат, внедренной в этот мир, поглотил все его краски, а другой был их лишен, превратившись в мрак.

— Ну, не так уж все категорично, — подбросил я ему картинку градиента в Фотошопе, — между белым и черным миллион оттенков серого находится.

— Но ведь только одного серого, — отмахнулся он от нее. — А этому миру куда больше многоцветие подходит.

— Ой, нет! — застонал я. — Только не радуга!

— А что не так с радугой? — удалось мне, наконец, удивить его.

— Ну, это же нынче символ … — замялся я, — этих …

— А! — крякнул он. — Благодарю Вас за этот пример. Давайте снова подумаем: радуга — редкое, фантастическое по красоте явление природы, на которое поколение за поколением людей смотрело, затаив дыхание — вдруг начало олицетворять нечто, этой самой природе бесконечно чуждое. С чего бы это?

— И с чего бы это? — эхом отозвался я.

— Когда понятие сияющего белого и зловещего черного уже прочно внедрены в сознание, — ответил он на наш общий вопрос, — уже намного легче поменять их местами. Не в одночасье, разумеется — Вы сразу заметили изменения в картинке, которую транслировали мне.

— И зачем это делать? — снова учуял я темный подвох.

— Мечта — это опасная штука, — усмехнулся он чему-то, стоящему за этой короткой фразой. — Она ломает повиновение, заставляет забыть о себе и — главное — может заразить других. Поэтому, чтобы нивелировать ее притяжение, нужно либо устранить ее источник, либо представить ее саму в виде абсолютно деструктивного явления. В первом случае, на место красоты ставится уродство, любовь, преданность, самопожертвование заменяются самыми противоестественными извращениями, взгляд в будущее ограничивается ближайшим днем, а смыслом жизни объявляется материальный комфорт. Что же до второго случая, то в Вашем исследовании человеческих открытий масса тому примеров.

Ну, это я и без него заметил, но мне все равно кажется, что дискредитация мечты, лежащей в основе каждого из них, является следствием несовершенства самих людей.

— Люди являются частью мира, в котором Вы находитесь, — ответил он на мое невысказанной замечание, — и с совершенством которого Вам еще удастся познакомиться. По крайней мере, я очень на это надеюсь. Но мы с Вами в самом начале согласились, что все процессы в этом мире регулируются нами, и давайте ответим себе честно: насколько успешно могут люди сопротивляться нашим — без разделения на течения — методам внушения, сканирования, модерации памяти и расстановки приоритетов?

Глава 16.14

— Но все же сопротивляются! — вновь нащупал я железный аргумент. — Иначе моего отдела просто не существовало бы! Да и ваши своих кандидатов на земле находят.

— И много? — мгновенно отозвался он. — В безудержно растущем океане всех оттенков серого? Я помню, что у Вас сейчас нет доступа к материалам вашего отдела, но подумайте о его штате: увеличился ли он хоть немного за все то время, что Вы в нем работаете? Что же касается нашей башни, которая также интересуется яркими — пусть иначе — личностями, то уверяю Вас с полной ответственностью: их становится все меньше и меньше — проверьте мои слова у нашего дорогого Макса.

Можно подумать, Макс хоть слово скажет в подтверждение того, что дела у темных идут совсем не так блестяще, как они обычно изображают. Даже — нет, особенно — если это будет чистейшей правдой.

— Но зачем нам — без разделения на течения, — ввернул я темному предводителю его же фразу, — превращать людей в эту серую, бездумную и бездуховную массу?

— А вот это как раз еще одна задачка для Вас! — с нескрываемым удовольствием объявил он. — Подумайте, зачем нашему сообществу — и на сей раз подчеркну: руководимому вашим течением — превращать неотъемлемую часть определенного мира в нечто, совершенно ему чуждое? В ущерб своим, казалось бы, собственным интересам.

Самое неприятное в его вопросе было то, что он задел меня лично — я только не сразу это понял.

Сначала я вернулся к своему анализу — материалы же прямо под рукой были — и таблица его основных характеристик вдруг начала генерировать все новые и новые вопросы.

Прав был темный предводитель: все человеческие открытия родились из мечты, совершенно безумной в то время. Мечтателей безумцами и считали — над ими насмехались, им тыкали в нос их бесполезность, их травили, и во многих случаях умирали они совсем не естественной смертью, что автоматически отправляло их на очередной жизненный цикл. Который, по всем нашим законам, назначался для исправления ошибок в прежнем и избавления от его недостатков.

Получается, мечты оценивались у нас как нечто, требующее искоренения? Но ведь по тем же самым законам