Моя навеки, сквозь века - Марина Повалей

Мост уже кончается и мне отсюда хорошо видны львы на пристани, то, как страшно у них оскалены пасти. Смотрю на чугунных стражей, не в силах отвести взгляд. Тусклое, холодное солнце будто наказывает своим холодом и их и меня – мы одинаково заперты в этом месте, в этом времени, в этом мире. Не сбавляя шаг, прикрыла глаза, представляя громадный, содрагающий берег и мост рык, как протест. Открыла глаза – огромная пасть медленно разевается, сбрасывает оковы сна в десятки лет, острые клыки, тёплый язык облизывает морду, шар из-под лапы скатывается об лёд, но стражу плевать, он лениво, по-царски следит за ним взглядом – слишком долго он служил людям, охраняя их столицу, боясь выпустить тревожный шарик.

Сейчас они воспрянут, потянутся, спрыгнут с помостов!

Я не буду как эти львы.

Не стану поддаваться ситуации. Я здесь не за тем. Спасти его, пусть он сам того не хочет, всеми силами помешать катастрофе!

09.04

Слепцов уверен, что я буду ждать его дома. Сегодня Колино выступление в суде, мы собирались ехать вместе, и поедем. Только сидеть ждать я не собираюсь! Пойду к нему сама, не захочет разговаривать – повторю тот же манёвр. Не получится соблазнить – ни о каком браке и речи быть не может. Не хочу даже думать…

Даже если он пожалел о том, что взял Алисину невинность, тело не врёт: пот на висках, дрожь больших ладоней, напряжённое перекатывание мышц под кожей – он старался и хотел, не меньше моего.

Я напомню!

Лучше откровенный, нормальный, человеческий разговор сейчас, чем выйти замуж так… если ничего не вышло, если он не влюблён, и уже потерял ко мне интерес, выйти за него замуж: худшее, куда я могу сейчас выйти. Попасть под власть человека не просто равнодушного, но пренебрегающего, если моё присутствие будет только раздражать и бесить? А если ещё хуже? Если мне придётся бежать от него? Уйти? – без паспорта мне одна дорога – туда, где будет и секс, только не с красавцем-гвардейцем, и деньги. Правда, тогда уже мне будет не до учёбы.

Нужно поговорить! — твердила всю дорогу, борясь со страхом передумать.

Если отвергнет? Если обрадуется моей готовности вернуть ему слово?

Быстрей, быстрей!

Но с каждым шагом уверенность в принятом решении таяла.

Бездушно-прямые улицы, холодные в своей величественности и высокомерии дома, как будто смеются над маленькой, бессильной идиоткой, вздумавшей вмешиваться в порядок чужой жизни. А дворники, лениво прохаживающиеся у ворот своих вотчин – каждый такой важный…

Хочется закричать: — слепые! Ничего не понимаете! Не знаете, что скоро погибните все! Весь ваш пустой, напыщенный мир скоро лопнет!

Я одна останусь.

Недалеко от особняка чёрная карета, с наглухо задёрнутыми шторками. Возле неё я и остановилась: застегнуть распахнутую шубу и перевести дыхание.

И, если отдышку удалось унять, то с бешенно клокочущим сердцем так не выйдет. У двери я было развернулась: зачем ранить себя самой? Я итак знаю всё, что он мне скажет. Пусть трусость, но зачем облегчать этому козлу жизнь?

— Сударыня, — мальчишка-посыльный, словно вырос из-под земли. — Хозяину вашему письмецо! Передайте, буде ласковы!

Это он меня сейчас с прислугой спутал?

Ни спросить, ни объяснить не успела. Паренёк испарился так же быстро, как и возник. Я осталась стоять с письмом, в дрожащих пальцах.

Кто бы мне объяснил, что на меня нашло, помутнение: не раздумывая ни секунды, я порвала конверт без подписи:

“Не взирая на твоё упрямство, нежелание слушать, я, по праву твоего друга, умоляю тебя! Откажись! Пока не поздно, разорви помолвку! Мы сумеем сделать так, что никто ни о чём не узнает. Твоя честь не пострадает.

Я ни мгновенья не сомневаюсь, что она достойный человек, но Василий! Ты погубишь себя этим браком! Ни полк с нашими дамами, ни свет, такого не одобрят. Это смерть, как светская, так и военная. Не губи себя!

Ежели тебе нужна так эта девушка – сделаем как всегда. Отыграем как по нотам, она будет век жить там, где поселишь, и никогда ни о чём не узнает, мня себя женой дворянина.

Я на колени готов упасть: передумай! Если моё слово, слово и дружба русского офицера ещё хоть что-то для тебя значат. Если ты не в конец обезумел, и помнишь об офицерская чести.

Искренне твой, А. С.”.

Господи Боже мой, сколько пафоса! Ты погубишь себя! Свет не примет! — Бестолковые, напыщенные идиоты! Вот скоро вас всех выкосит под чистую, будете знать! Лучше б воины выигрывали, а не блюли соседскую мораль!

Я вам всем покажу! Всем, вздумали вмешиваться!

И что значит “сделаем, как всегда”?

Тоня выбежала, когда я уже вешала шубу на вешалку.

— Дома? — та, по всей видимости, привидение увидела. В моём лице. — Где он?

— Барышня, барин счас… барина счас… — мне хватило одного взгляда, чтобы она бросила блеяние.

— В кабинете?

Она посеменила за мной:

— Нету в кабинете, и дома нету. Как утром уехал, так и носу не казал…

Ясно, дома. А Тонька, почему-то врёт. Ни на шаг не отстаёт, и частит про отсутствие Слепцова. Неужели не один?

Я шла по собственному дому, чувствуя себя здесь не просто посторонней, — чужеродной, противной, нежеланной.

Обивка стен коридора, картины на стенах, еле достающий сюда, вглубь, холодный снежный свет.

Точно, голоса. Не орут, но говорят громко, голос Васи, отсюда не разобрать – я ускорила шаг, стараясь ступать тихо.

Остановилась у двери, прижав палец к губам. Для Тони.

— Барышня, Христом Богом молю, пощади! Меня барин выгонит, коль узнает про фиглярство!

— Тоня! Эта твоя смесь французского с нижегородским! Стой тихо!

А из-за приоткрытой двери:

— Это не может быть правдой! — женский, высокий, уверенный в своей правоте голос. — Она… ты…

Её прервало покашливание:

— Мама!

Тишина, в полумраке коридора, испуганное Тонино:

— Что будет! Барыня и не слышит вовсе: ишь, как кашляет! Беда будет.

— В смысле?

— Барин так не кашляет, ежели спокоен. А когда вот так кашляет, то значит, что замолкнуть сей же час нужно, да затаиться. Барыня… ох, Господи Святый, что же будет! — она размашисто перекрестилась.

— Она что-то сделала с тобой! Я знаю! Сам бы ты никогда… никогда бы на такое не пошёл! — снова покашливание.

— Барышня, Христом Богом… — Тоня уже чуть не плачет.

— Тихо!

— Колдовство! Она приворожила тебя,