Весь мир – театр. А люди?.. - Лариса Чайка

Как? Зачем? Не может быть! Не может быть! Не может!!! У меня в голове что— то взорвалось, и я, действительно, ушла в небытие.

***

Очнулась от того, что меня щедро поливали водой. Надо мной стоял ле Мор.

— Прекратите ваши трюки. Мы договорим, и сделаем это сегодня. Я занятой человек, и так много времени с вами потерял.

Вся моя ночная рубашка была мокрой, болело все тело, особенно голова. «Я осталась одна в этом мире», — это первая мысль, которая посетила меня после обморока. Пришла паника. Чем больше я пыталась сосредоточиться, тем меньше мне это удавалось. Очень хотелось увидеть тетку, спросить ее: «За что?»

Вернер продолжал что-то вещать, я уже не слушала его. «Это был заговор, — сказала моя интуиция. — Диана ты — дура, как можно было это не заметить? Ты осталась одна в этом мире. А раз сейчас ничего не можешь сделать, значит, надо выиграть время. Вернера я выслушала, теперь нужно послушать тетушку. Может быть она, как и я, оказалась в безвыходном положении и ничего не смогла противопоставить этому интригану? Вместе мы что-нибудь придумаем». Я подняла глаза на вещающего графа и четко произнесла:

— Позовите тетю, я буду говорить только с ней.

— Что за…? — выругался ле Мор. — Какую тетю? Она у себя дома, мы отвезли ее. Она же прислала вам вазу?

«Вазу, вазу…» Значит, они никуда не уезжали, и я нахожусь в подвалах особняка графини ле Шосс. Никогда мне не приходило в голову спуститься в ее доме в подвальные помещения, разве я могла подумать, что однажды стану здесь пленницей. А может быть, я в другом месте, а за вазой они, действительно, ездили? Не важно. Пока я не узнаю, что мне скажет тетя, я ничего не смогу придумать.

— Я знаю, что она здесь. Позовите.

Граф постоял с минуту, посопел надо мной:

— А, ладно, извольте.

Он открыл дверь и позвал:

— Вивьен, зайди.

«Дорогой», «Вивьен». Плохо, очень плохо. Вошла тетя в своем обычном наряде, чистенькая и сверкающая, как с картинки. Она подошла к Вернеру и взяла его за руку:

— Дорогой, выйди. Нам нужно поговорить с племянницей.

И так она сказала это «с племянницей», что я сразу поняла — они сообщники. Что-то во мне умерло, на сердце наступила пустота, и пришла безысходность. Вернер вышел.

— Удивлена? — не подходя ко мне, издалека произнесла тетка.

— Удивлена, — эхом повторила я.

— Тебе не холодно? Принести что-то теплое?

— Я не чувствую холода. Спасибо.

Повисла тишина. Тетя смотрела на меня, я на нее снизу-вверх.

— Ты хотела поговорить? Говори.

— Почему? — я смотрела на тетку так, как будто видела ее впервые.

Женщина в расцвете сил, красивая, веселая, обворожительная в общении. Она всегда была добра ко мне, я ей рассказывала каждую мелочь из своей жизни, я ей верила как самой себе, а сейчас, после смерти отца, у меня не оставалось в этом мире человека более родного и дорогого. Почему она предала меня?

— Почему я с Вернером, а не с тобой? — холодно спросила меня тетка.

— Да.

— Ты меня никогда не слышала, Диана. Я, я, я …. А я? Ты одарена всеми талантами, за что ни возьмешься — все у тебя получается, у тебя могучий Источник, Дар Хамелеона, была любовь Хельмута, Родстер от меня переметнулся к тебе. Ты захотела побаловать себя театром, сделала это играючи, а в результате — десятки людей плакали на той твоей премьере — это снова большое везение. Ты постоянно рассказывала мне о своих победах, я жила твоей жизнью, а попробовала бы ты жить так, как я. В нашей семье Дар достался твоей матушке, она старшая, вся любовь и внимание, соответственно, тоже доставались ей. Я же была младшей бесталанной дочерью, которая подбирала объедки за старшей сестрой. Донашивала за ней старые платья, подбирала за ней крохи родительской любви.

Ты знаешь, что твой отец был очень красив в молодости? Боже, как я его любила! Это была моя первая любовь в жизни, но он даже не смотрел на меня, для него я была сопливая девчонка, где-то там бегающая под ногами. Он видел только твою мать. У них долго не было детей, и я молилась всем богам, чтобы их и не было. Я часто гостила у них в доме.

Я что, урод? Я и сейчас еще хороша, а тогда была просто красавица. Я попадалась твоему отцу на глаза везде, где могла. Я всегда была весела и полна неожиданности, бойка на язычок и со мной никогда не было скучно. Но… Он все равно смотрел только на твою мать, даже когда она уже была беременна и страшна как смертный грех.

Она стала меланхолична, редко улыбалась, я не могла провести с ней в комнате больше нескольких минут. Ты сняла у нее с лица остатки привлекательности, именно поэтому я любила тебя. Ты тогда, в ее утробе, сделала для меня благое дело, и я бескорыстно полюбила тебя за это.

И вот, в один из вечеров, я решилась. Я застала твоего отца в кабинете. Он сидел в кресле, в темноте, с бокалом коньяка. Тогда я впервые попробовала этот волшебный напиток. Тогда, там, я впервые призналась ему в любви. Сама. Я ему высказала все, что я думаю об их браке. Я была молода, красива, я знала цену своей красоте. Мужчины уже не давали мне проходу. Я предложила ему себя в качестве любовницы, разрывать брак, конечно, было невозможно, но я на все была готова ради него. Я долго и с воодушевлением говорила тогда. Коньяк (слава ему, слава!) сделал свое дело.

Он меня не перебивал, и это давало мне надежду. Я припала к его груди, обнимала его, гладила, я была уверена в успехе. Он тоже гладил меня по голове и молчал, потом посадил в кресло, сам встал и стал говорить. Лучше бы мне этого не слышать. Никогда.

Он говорил, что ему, видите ли, очень жаль меня, что он уважает мои чувства, но никогда не сможет на них ответить, а потом он разразился нравоучениями. «Как ты смогла такое сказать мне, Ви, — сказал он мне тогда. — Мирра твоя сестра. Неужели, ты можешь сделать ей больно? Она искренне любит тебя, заботится о тебе. Ты можешь предать ее? Подумай. Если ты хоть однажды кого — то предашь, ты будешь предавать всю жизнь».

А папенька-то твой как в воду смотрел. Да, я готова предать ради