Царевна Медного хребта - Фэй Ера

Главе семьи из пяти ртов некогда в трауре ходить было — взял в жены вдову кузнеца из деревни соседней, что той же зимой помер. И вот было теперь в семье две дочки: одна новой матери — родная, другая — падчерица. Свою Мару та женщина любит и лелеет. Неждане же ни капли любви не досталось от новой «матери». Тем более, что вся округа считала, что проклятая она. Горе приносит. Семья её болеет, и медведь не ловится, не растёт овёс на их полях. Братья богам молились, да ничего не изменилось. Волхва старого звали: тот головой покачал, сказал, что дурь выбивать надо, да не уточнил у кого. После него-то уж никого не звали больше. Зря только деньги отдали.

Так Неждана в доме делала всю работу: чистила хлев; варила еду на всю семью; прибирала в хате; обшивала всех; пряла если было что; ткала когда надо было; стирать ходила даже зимой; траву для скота косила сама, если братьям лень было; коров доила и гусей тоже щипала. А мачеха всё одно не рада и бранит её, братья же только кивают. И не смягчало их ничего: ни слёзы её прозрачные, ни вид жалкий, ни что терпела послушно всё Нежданка. Напротив, от этого только всё хуже и хуже обращалась с бедной девочкой. Только Марушка сестре новой помогать и пыталась, ибо добрая она была.

Росла бы так Нежданка, зная только страдания, да только минуло ещё два тяжелых лета и пришла снова лютая зима и половина деревни слегла. Соседи кто жил ближе к семье — заболели все. Только «проклятая» Нежданка, закаленная отсутствием заботы, продолжала бойко бегать, хоть и одета была не по погоде всегда. Зашептались люди, коситься начали. Сказал кто-то, будто хворь подснежниками вылечить можно, да только на дворе снежник стоит, до березеня ещё почти три месяца, цветы просто негде взять. В один солнечный день отец ей сказал:

— Ступай в лес. Принеси подснежники, болеют всё. Лекарство нужно.

— Папенька… — пролепетала Марушка, вскочив на ноги, к сестре бросаясь, — Где ж она их зимой возьмет?

Проигнорировал мужчина падчерицу. За шиворот Неждану к двери выволок. Молча протащил родную дочь за ограду.

— Не возвращайся без цветов! — Качнул головой охотник, махнул рукой в сторону леса и, развернувшись, ушёл, ни разу не оглянувшись. Девочка же осталась стоять на улице у околицы. Долго она ждала, надеясь, что отец вернется за ней. Да только так он и не появился, а темнеть начало. Заливаясь слезами, пошла она в лес. Вдруг бы повезло, может быть сжалился бы Хозяин Меднолесья над ней. Только не видно в снегу ничего. Дорогу вокруг деревни замело. Давно все болеют, никто не ходит далеко от хаты. Снегу вокруг — сугробы в три роста Нежданки и никакого намека на человеческие следы. Долго бродила она по лесу. Голод её мучил, не дали ей с собой в путь ничего. Тряслась она от холода в своей шубке потёртой, ещё матери принадлежавшей. Валенки и те — молью поедены. Надеялись отец с мачехой, что помрёт проклятая девка. Вдруг видит вдали огонек. Маленький такой, едва заметный. В начале Неждана и не поняла, что костёр то вдали. Пошла она на тот огонек. Вёл он её мимо оврага, вёл вокруг озера лесного, вёл через камни и холмы и всё не приближался. Однако некуда было ей деваться, поэтому продолжала идти. И пришла на большую поляну. Там горел большой костер, а вокруг костра лежало двенадцать камней, и на тех камнях сидели двенадцать людей: трое из них с белыми, седыми волосами, трое помоложе, трое еще моложе и трое совсем молодых. Шесть женщин и шесть мужчин. Сидят тихо, молча, неподвижно глядя на огонь. А тот трещит себе, горит ярко, бегает в нём пара ящериц рыжих, из огня сотканных.

Никак не отреагировали эти люди на появление Нежданы. Только самый старый — белый как снег старик, с длинной бородой, сидящий на самом высоком камне, посмотрел на неё кратко и вернулся к созерцанию костра и саламандр в нём. Страшно было девочке, да только холод кусал сильнее. Набралась она храбрости, подошла поближе к людям и попросила:

— Люди добрые, позвольте мне погреться у вашего огня?

Глянул снова на неё старший из людей, кивнул, разрешая, и спрашивает:

— Зачем пришла, девица? Чего здесь ищешь?

— Я пришла за подснежниками, — ответила Неждана.

— Не время теперь цветы собирать, снег кругом… — возразил старик. Наклонил он к плечу голову, как старый филин, рассматривая незваную гостью.

— Знаю, — сказала та, — только отправил меня отец за ними. Коли не принесу — то и домой могу не приходить. Болеют все в деревне, а подснежниками вылечить можно. Прошу вас покорно, люди добрые, скажите, где бы мне цветов нарвать?

— Не люди мы, девица, — отвечает женщина с серебряными волосами. Выглядит она и молодой и старой, наряд у неё как у княжны: меха соболиные белые, вышивка аккуратная, корона на голове серебряная и хрустальная. Голос её такой холодный, что проникает в кости, промораживая нутро. Фыркает сидящий рядом с ней молодой парень.

— Ты, Люта, ребёнка пугаешь, глянь только как малышка побледнела.

— Белая она, Жетвар, потому что на дворе зима, — смеется в ответ рыжая веснушчатая девушка, сидящая рядом с ним. Отсмеявшись она улыбается, подпрыгивая на месте. Двигается девушка быстро, как юркая белка. Неждана только моргнула, а рыжая уже к ней идет. Наклоняется и говорит, словно секрет доверяет, — я Зарева, а это ещё одиннадцать месяцев. Двенадцать со мной. Как тебя зовут, девочка?

— Неждана я.

— Ах, — улыбается Люта, — вот как ты к нам пройти смогла. Кто нежданный — тот куда хочет — дойдёт всегда, пока его там не ждёт никто.

Покивали на это месяцы и Зарева за запястье потянула Неждану к костру, чтобы та погреться смогла. В руки ей вручили деревянную чашку с отваром дымящимся, дали рогалик и Люта, закатывая глаза и надменно вздыхая, сняла с плеч свою соболиную накидку и накинула на Неждану. Та ойкнула, прогнувшись под неожиданным теплым весом.

— Грейся, маленькая смертная.

Выпила Неждана горячий отвар, наелась свежим рогаликом, да и задремала, где сидела. Пока спала она — шушукались месяцы. Жаль им было девочку, темная у неё жизнь. Худенькая, маленькая. Не загляни она на огонёк их — то и умерла бы, замёрзнув. Так договариваясь между собой — они решили помочь немного ребёнку. Пока она спала — мир менялся вокруг неё. Уступил Снежень власть