Невезение. Сентиментальная повесть - Виталий Авраамович Бронштейн

***

Дома делились с Женей впечатлениями. Элла ей понравилась, мой — шурин не очень, да и компания не сильно. Сказал ей, что мне нужно поработать, пойду к себе, пусть не обижается. — Ну, что ты, — покладисто согласилась она. — Не опоздай утром на завтрак!

В своей квартире я редко бываю. Но она не запущена, Женя следит за порядком. Долго смотрю на фотографию отца. Думал ли он, что так сложится моя жизнь? Впрочем, о чем он вообще думал: разменять мать, скатиться в безудержное пьянство… А ведь для Анны Аристарховны он был самым близким человеком… Бедная старуха, вот кого жизнь втаптывала нещадно.

Я знаю, зачем сюда пришел. Достаю из импровизированного тайника пистолет, разматываю тряпицу, в моих руках совершенное устройство для убийства. Интересно, есть ли счету этой грозного ствола загубленные души? Если нет, то появятся. Смерть Дины и Мариши не должна остаться безнаказанной

С детства люблю оружие, неплохо стреляю. На первом году службы в армии со мной приключился занимательный казус. На ротных стрельбах, обратив внимание на кучность моих попаданий в мишень, командир роты приказал мне пристрелять автоматы подразделения. Я немало гордился этим, рассвистел по всей части: репутация отличного стрелка в армии особо ценится.

И вот на следующий день приезжаем мы на стрельбище, командир роты, я и замкомвзвода, выгружаем из газика автоматы, и начинаем пристрелку. Мишень в пятидесяти метрах. Делаю по три выстрела, оглядываем в стереотрубу кучность и регулируем пристрелку прицела. Для стрельбы «ровной мушкой» капитан делает нужное число оборотов центрального винта прицела. Потом я снова даю пару выстрелов, вплоть до получения пробоин в центре мишени, и берем следующий автомат. И так несколько часов, плечо болит от отдачи, а капитан, знай, прикрикивает — давай, давай, а то до вечера не управимся!

Тут на стрельбище появляется начальник штаба, долго наблюдает за тем, что происходит, а потом обращается к комроты:

— Дай-ка один пристрелянный автомат, посмотрю, как получается!

Капитан дает ему автомат, я поднимаюсь с мата и уступаю место, подполковник ложится, широко расставив ноги, и стреляет. Затем становится у стереотрубы и впивается глазами в окуляр. И начинается такой крик, какого я отродясь не слышал: — Что за ху@ня, все дырки внизу мишени, это так вы пристреляли ротные калашниковы! Гнать Коркамова со стрельбища!

Я ничего не понимаю, но начштаба обложил меня таким матом, что хоть уши закладывай. — Куда ты целился, мудак, — орал он, — куда??

Оказывается, я брал неверный прицел: целил в мушку не снизу, а по вершине краев прорези. Вся работа пошла коту под хвост. Придется заново пристреливать пару десятков автоматов, только уже не мне. Возвращаться в часть был вынужден пешком. Это было еще то унижение. Что ж, заслужил. Потом над этим случаем не смеялся только ленивый. Сколько это доставило мне тогда переживаний…

Сам не знаю, что тогда на меня накатило. Ведь учился стрелять я с шестого — седьмого класса, когда мой сосед Ваня Пущенко, десятиклассник, брал меня я собой в городской спортивный тир ДОСААФ на проспекте Ушакова. Стреляли там вволю, мне это очень нравилось. Он учил меня твердо держать руку, недвижно затаивать дыхание перед выстрелом. Патронов для своего любимца тренер не жалел, вот и мне перепадало по надобности. Мастер спорта по пулевой стрельбе среди кадетов, Иван стал чемпионом СССР, и ему прочили грандиозное будущее, возлагали большие надежды.

Сосед часто брал с собой домой небольшой аккуратный деревянный чемоданчик, в котором валетом укладывались два спортивных пистолета Марголина. Это были классные машинки, внешне — вылитый немецкий Вальтер, лучший германский довоенный пистолет. До сих пор помню, как удобно лежал такой в руке, приятные шероховатости ребристой рукоятки.

А сейчас я держу мощный аппарат, который Ивану и не снился. Массивный, с сизым воронением. Только Ваня стрелял по мишеням, а мне предстояло проверить свой на мерзавцах, которые искалечили мою жизнь.

Мы с ним дружили до его ухода в армию, где он проходил службу в Одесской спорт-роте. Служилось ему легко, брал призовые места в армейских олимпиадах, часто бывал дома.

Когда приезжал, гулял с девчонками, пил напропалую. На этом наша дружба стала пробуксовывать. Шляться по бабам со школьником-подростком ему было не по чину, но добрые отношения у нас сохранились надолго.

Вспомнилась мелкая деталь. Одна девчонка подарила ему на день рождения новенькую электробритву в кожаном футляре, кажется, «Харьков». Иван хвастал, а я завидовал ему, хотя в седьмом классе будущей щетиной на моем лице даже не пахло. Пройдут годы, я уже отслужу, отучусь в пединституте, дойду до директорской должности, а Ванина бритва не будет давать жизни целому подъезду. Состарилась, несчастная, вместе со своим хозяином, и если тот еще белее — менее скрипел, то изношенный механизм злополучной бритвы так выл при бритье, затеваемом им рано утром, что бедные соседи немедленно вставали и шли на работу. При этом, машинка была столь мощна, что ее дребезжание вызывало мерцание лампочек по всему подъезду, и отчего-то глохли радиоточки, казалось бы ничем с бритвой не связанные. Не открою секрета, если скажу, что соседи, да и автор этих строк, со дня на день томились в ожидании возгорания электропроводки. Пришлось с ним жестко говорить, чтоб он или приобрел себе новую электробритву, или перешел на мокрое бритье с лезвиями. Не помню, чем это закончилось, слава богу, не пожаром.

Судьба его не сложилась. Когда я пришел с армии, Иван, которого демобилизовали за несколько лет до этого, большой спорт уже покинул: алкогольный тремор рук не давал ему шанса на спортивные успехи. Так и не стал он чемпионом страны среди взрослых, навсегда остался в кадетах. Ему удалось устроиться тренером, поступить на заочное отделение Николаевского пединститута, но дела его шли все хуже и хуже.

Жил он с матерью, тетей Мусей, работавшей маляром на заводе Петровского. Добрая женщина, она очень страдала от его пьянства. Ваня постоянно сходился с разными девками-приблудами, в его квартире шла постоянная гульба.

Не выдержав издевательств и пьянки сына, тетя Муся повесилась. Я был на похоронах. Иван шел потерянный, впервые за долгое время трезвый. На кладбище с ним случился психический криз: он стал кричать, рвать на себе рубашку. Ему налили стакан водки, и он, дрожа всем телом, постепенно успокоился. Мне было жалко его, но и брала злость: так безвольно и бездарно распорядиться своей судьбой!

На этом его злоключения на закончились. С работы за алкоголизм выгнали, институт