Измена. Жизнь заново - Кира Фарди

– Доченька, ты за меня не волнуйся. Мне нужно многое обдумать. Я завтра приеду за вещами.

– Ма-ма, – дочь всхлипывает, и у меня сердце просто разрывается от боли.

– Слушай, ты можешь привезти мне мои вещи сама? – вдруг предлагаю я.

– Правда? – в её голосе слышится радость. – Прямо сейчас?

– Да, я пришлю тебе координаты. Только… – делаю паузу, не знаю, как сказать Ляльке, чтобы она сохранила наш разговор в секрете.

– Я поняла. Никому не скажу, что ты звонила.

– Доченька, если ты проговоришься даже случайно, будут большие сложности.

Я заказываю ужин в номер и жду Ляльку. Не просто жду, а нервничаю. Брожу из угла в угол и поглядываю на экран телефона. Дочь появляется примерно через час. Я встречаю её в холле, забираю сумки, крепко обнимаю и прижимаю к себе. Слёзы наворачиваются на глаза.

– Мам, ну что ты! – Лялька целует меня в щеку, оглядывается и вскрикивает. – Ой, какая роскошь! Это папа тебе такой номер снял?

– Нет, не он.

– А кто?

Лялька пристально смотрит на меня, и в её глазах я читаю недоверие и осуждение.

– Хороший знакомый.

– Мам, что происходит? Вы с папой разбегаетесь?

– Фу, ну и слово ты нашла! – отмахиваюсь я. – Останешься ночевать?

– В таком роскошном номере? Конечно. А спа здесь есть?

– Не знаю, наверное.

Дочь обходит комнату по периметру, заглядывает в спальню, садится к столу Влада. Она берет в руки папку, но я успеваю выхватить ее.

– Это чужое. Пожалуйста, ничего не трогай.

– А…

Звонок в дверь спасает меня от расспросов. Официант ввозит сервировочный столик, уставленный судками и тарелками. В ведерке со льдом покачивается бутылка шампанского. Я растерянно смотрю на это изобилие.

– Простите, это не наше, вы ошиблись номером.

– Ужин заказал для вас Владислав Денисович.

Я на миг зависаю в недоумении, но ловлю внимательный взгляд Ляльки и расслабляюсь.

– Спасибо, но алкоголь заберите!

Я отдаю бутылку официанту, он кланяется, выходит из номера.

– А, так его Владиславом зовут? – подкрадывается сзади Лялька.

Я вздрагиваю, ежусь, уже жалею, что предложила ей остаться, видимо, мне не избежать коварных вопросов.

– Да. Давай ужинать.

Я открываю судочки.

– Погоди, – Лялька хмурится. – А это не тот Владислав, который знакомый бабули? Ну тот, в татуировках?

– Да, он. Ешь!

Несколько минут мы молчим. Форель, приготовленная под сырным соусом, тает во рту. Я с удивлением смотрю на дочь. Капризная в еде Лялька уплетает за обе щеки.

– Мама, и все же, когда вы с ним так близко сошлись?

– Ты забыла? Владислав отвез меня в больницу, когда мне стало плохо. А еще он купил мою картину.

– Ты из-за него ушла из дома?

– Нет.

Я медленно кладу нож и вилку, вытираю уголки рта салфеткой. В голове настоящий раздрай. Сказать ей или не сказать? Сдать отца с потрохами или не сдать? Дочь любит нас одинаково, и я боюсь, что спокойный мирок моей девочки рухнет в одночасье, когда она узнает правду.

– Это папа виноват? Он тебя обидел?

– Ляля, если хочешь, расспроси его сама.

– Уже спрашивала, он молчит и все о чем-то шепчется с бабушкой в кабинете. Иногда они ссорятся.

– Даже так? И кто кого побеждает?

– Бабушка ругает его.

Остатки вечера я думаю над словами Ляльки. На автомате моюсь, готовлюсь ко сну, и вспоминаю. Дочь давно уже спит, я лежу рядом и перебираю в памяти моменты сегодняшнего дня.

Мне становится даже интересно. Алла Борисовна ругает Глеба за что? За то, что тянул долго с признанием или за то, что его измена разрушила семью?

С одной стороны, он не знал о втором ребенке, Маргарита его застала врасплох и начала шантажировать. А с другой, его никто не тянул в постель к бывшей. Он мог бы прийти ко мне и честно рассказать обо всем.

Это и было самое обидное. Получается, его вполне устраивало двоеженство. Наверняка еще и вторую дочь задаривал презентами. Мне не жалко, но это подло!

«Ничего, я тебе покажу кузькину мать!» – вскипает все внутри.

Глава 21

Утром я отправляю дочь на такси в лицей. В последнюю минуту она бросается ко мне с телефоном в руках.

– Мам, Смотри, я выиграла гранд. В июле меня приглашают в художественную академию на конференцию. Я буду делать презентацию своих работ.

Она показывает свою работу, которую отправляла на выставку.

– Ничего себе! Да ты у меня звездочка настоящая! Иди ко мне, малышка.

Я обнимаю ее и чуть не плачу. Моей золотой девочке достались хорошие гены. Вот только куда она пойдет с художественной академией? Вдруг так же, как я, выскочит замуж и запрет себя в четырех стенах?

Я возвращаюсь в номер и с нетерпением жду Влада, хотя уже сомневаюсь в задуманном. Моя решительность тает на глазах и почти сходит на нет.

– Надеюсь, он придет без договора, – убеждаю себя. – Он же разумный человек, думает на перспективу, не то, что я, нервная домохозяйка, живущая эмоциями.

Увы, Влад отнесся к моему предложению серьезно и, как только пришел в номер, положил на стол листы контракта. Настоящего, с печатями и строгими канцелярскими строчками.

– Т-так, почитаем, – улыбаюсь я, но голос выдает мое волнение.

И Влад понимает это. Он как раз серьезен и немного волнуется, и его тревожность передается и мне. С замиранием сердца я придвигаю к себе листы. А вдруг там стоят невыполнимые для меня условия!

И точно!

Сразу натыкаюсь на первый пункт, который гласит, что я должна переехать в квартиру Владислава.

Адреналин мощной волной поступает в кровь и бьёт в голову. У меня даже дыхание перехватывает.

– Мы так не договаривались! – вскрикиваю я и показываю пальцем на нужные строчки.

– Ты испугалась? – в голосе Влада появляются журчащие нотки. – Передумала?

Мороз бежит по коже, я передёргиваю плечами.

– Н-нет, но все же…

– Дина ты предлагаешь фиктивный брак, но в то же время хочешь жить отдельно. Так не бывает. Усидеть на двух стульях не получится. Либо ты разрываешь отношения с мужем окончательно, либо возвращаешься к нему.

Он сердито выдергивает листы, убирает их в папку, а ее швыряет на стол, сам отходит к окну и стоит спиной ко мне. Я невольно чувствую вину. Этот человек делает для меня все возможное, а я постоянно сомневаюсь и мучусь, сомневаюсь и мучусь.

– Ты не обижайся на меня, пожалуйста, – я подхожу к мажору и замираю рядом с поднятой рукой, не смея прикоснуться. – У меня было восемнадцать лет счастливого