Защити меня от… себя! - Елена Грасс

— А что в этом такого, если мужик зарабатывает больше? — Влад удивляется. — Женщина вообще может не работать!

— Это в вашей семье она может не работать. А у нас всё иначе. В итоге отец стал плохо относиться в маме, хамил, грубил, и пару раз замахивался, когда она пыталась что-то сказать ему. Когда он ударил её в первый раз, а я это увидела, меня охватил шок.

И всё-таки начинаю плакать, тихо, беззвучно, но плакать, вспоминая, как страдала моя мамочка в этом браке с извергом.

— Я, было, думала, она соберёт наши вещи, и мы уйдём от него, но на моё удивление мама его простила. Конечно, сначала он клялся, что не тронет больше, но в итоге он ударил снова. Тогда она уже написала заявление в полицию, но участковый не отреагировал. Ну а дальше, понимая возможность безнаказанности, его понесло. Он бил то её, то меня. И защитить нас было некому.

Молча стягиваю футболку. Влад не понимает моего движения, вижу, замирает, теряется.

— Именно поэтому я не поворачивалась к тебе спиной при свете. Смотри.

Показываю ему на своей спине шрамы, которые остались как воспоминание его побоев. Это отпечатки от пряжки ремня. Они посветлели, но всё равно, когда загораешь, проявляются.

— Он бил меня в детстве и юности. Много и часто, как кажется, не по делу. Это многим он, возможно, казался безобидным лопухом, но не для меня. Он улыбается, но я знаю, что несёт эта улыбка. Знаешь, есть такой тип людей — он внешне безобидный, никчёмный для окружающих, не имеющий ценности для окружения и общества. Но случается так, что этот, казалось бы, безобидный человек за дверьми своего дома отыгрывает свою никчёмность на своих близких, более слабых людях. Вот это моя история, здесь именно так.

Замолкаю. Моё прошлое лежит на мне тяжёлым грузом, от которого я не могу избавиться по сей день. Может, расскажу ему, и мне наконец-то станет легче. А, может, и не станет. Ай, плевать!

— Сбежала бы, но куда? Мама когда умирала, взяла с меня слово, что отучусь. И я выполнила обещание. Теперь буду думать, что делать дальше. Наверное, всё, что я тебе говорю — дикость, и ты не понимаешь, почему я подчинялась ему. Как я могла ему сопротивляться в своём страхе? И к кому мне было бежать за помощью? Даже для тебя я была лишь девочка «пока не надоем». Но на это я согласилась сознательно, потому что хотела хоть ненадолго, но быть счастливой рядом с тобой.

— Наташа… — Влад хочет подойти ко мне, но я поднимаю предупредительно руку, запрещая, чтоб подходил.

— Под твоим крылом мне так хотелось спрятаться, чтобы расслабиться хоть немного и любимой себя почувствовать. Хотя какой любимой? Ты же не любишь никого! Себя только! Какая же я наивная дура.

Мой смех сквозь слёзы заставляет его практически метаться по комнате. Он и подойти хочет, вижу, и не решается. Ведь я запретила!

— Я ради квартиры шла на его уговоры уговорить тебя забыть про долг. Чтобы он не продал жильё и не выкинул меня отсюда. Когда появились первые деньги от подработки, даже сняла сначала отдельное жильё, желая сбежать. Но потом меня быстро попросили оттуда, и мне пришлось съехать. Потом искала снова, но мне отказывали, вот, мол, студентка, начнёшь оплату задерживать, зачем нам это надо. И что мне было делать, где жить? Стыдно, но попросилась обратно, это ведь и моё жильё тоже. Не всегда есть выбор, правда? У такой, как я его нет.

— И потому ты соглашалась на на его требования… — теперь Влад понимает, что я хочу сказать.

— Да, так и есть. Ты верно понял, что я хотела тебе сказать. Я предпочла стратегию с ним соглашаться по возможности в его желаниях, не перечить, не сопротивляться. Но это был довольно спокойный период, он ничего особенного не хотел. Денег иногда, чтобы помогла, пришла и убрала, приготовила. Так, по мелочи. И всё это время выбранная стратегия работала. Но сейчас случился сбой.

— Твой отец попал в ДТП, где теперь стал должен мне неподъёмные деньги.

— И это верно! А где их взять? Он сначала просто стращал, что продаст квартиру эту, а я просила, чтобы не продавал. Мне где жить? Не к нему же возвращаться. У тебя тоже остаться не могла. Я тебе… никто. Приехала, переспали, и отвёз домой. Ты же сам не скрывал этого, а я соглашалась, — хмыкаю горько, вспоминая, как я страдала из-за этого.

— Надо было рассказать мне.

— А зачем? Мы были совершенно чужие люди. И ты просил не лезть к тебе в душу. А значит, и в мою не надо было лезть. Помнишь, такой был уговор! В итоге я согласилась на продажу. Даже сказала сама: продавай! А он испугался. Мол, не буду, это моя подушка безопасности. Тогда я решила рассказать тебе всё, но…

— Не успела, — киваю.

— Знаешь, мне теперь уже совершенно всё равно, что ты мне скажешь, и даже сделаешь с этой квартирой. Таких сумм, как твои ребята, юристы требуют у меня нет. Квартиру хотите? Забирайте, я подпишу документы добровольно, даже насиловать… меня не надо будет.

— У меня такого даже в мыслях не было, Наташа, — выдыхает. — Я не собирался забирать ничего! — отрицательно мотает головой.

— Ты, возможно, нет. Но когда я просила тебя решить вопрос с долгом, что ты мне говорил? Не лезь, там работают мои юристы. И я перестала лезть к тебе. Я полезла смотреть законы. А ребята твои работали шустро. За такой короткий срок претензия и иск, и никаких разговоров. А ведь срок исковой давности — три года. Можно было тянуть и тянуть.

Не хочу больше ничего говорить. Открываю входную дверь.

— Не гони, давай поговорим. Правда, не знаю даже сказать в ответ, мне нет прощения… И я многого не знал! Точнее, вообще ничего…

— Когда я умоляла открыться мне и стать ближе, довериться, ты не слышал. — Прерываю, не хочу больше болтовни, — или не хотел. Не знаю. Да и какая теперь разница? Ты чётко мне дал понять своё отношение к женщинам с самого начала. В этом был со мной честен, и у меня нет к тебе никаких претензий. Напротив, ни