По ту сторону тьмы - Марика Полански

В дверь осторожно постучали.

— Ужин готов, батюшка, — скрипуче доложил Тихон.

Ведьмолов обернулся, но от домового и след простыл. Обычно старик ждал, пока хозяин даст распоряжение, или бубнил под нос: дескать, негоже себя так работой загружать, надобно и отдых давать уму. Но сегодня вечером он был непривычно тих и старался лишний раз не попадаться на глаза.

В столовой тускло моргали осветительные артефакты. Домовой почему-то решил их зажечь раньше. На столе дымилось жаркое из утки на овощной подушке, а в хрустальном графине темнело вино. Самого же Тихона не было видно.

Риваан сел за стол и предался собственным мыслям.

Торговка. Шлюха. Дочь антиквара. И ведьма. Все они из различных слоёв общества. У всех разный статус и происхождения. Кроме того, судя по первым трём жертвам, они разного возраста и внешности. Торговка была женщиной почтенных лет с седыми волосами, неприятным опухшим лицом и склонная к полноте. Проститутка — совсем юная девица, блондинка, тонкими чертами лица и пышными формами, которые так привлекательны для завсегдатаев публичных домов. Дочь антиквара — обычная городская простушка. На такую взглянешь и не запомнишь. Волосы — чёрные, черты лица грубые. Как угловатая, как у подростка, фигура. Что, в общем-то, не соответствовало её возрасту. Про таких ещё говорят — старая дева. А вот ведьма…

Воображение быстро подкинуло копну непослушных рыжих волос, спрятанных под серую простенькую шляпку и насмерть перепуганные синие глаза. Живые черты лица, худощавое складное тело. Некрасавица, но что-то было цепляющее в этом образе. Ведьма-двоедушник. «Со степенью по истории искусств», — с усмешкой подумал Риваан и, положив вилку, опёрся подбородком на сцепленные руки.

Даже обеспеченные родители не всегда дают дочерям академическое образование, считая это бессмысленной затеей. В конце концов, какой прок от степени, если девица выйдет замуж и имуществом будет распоряжаться супруг? Да, девушек обучали манерам и изящным искусствам, таким как танцы, музыка и пение. Но чтобы отдавать в академию… Это всё равно, что признать дочь уродиной, которая никогда не найдёт мужа. Уж лучше, чтобы девица в дальнейшем стала дуэньей у пожилой матроны, чем нести клеймо родителей старой девы.

— Что-то не сходится, — пробормотал Риваан, глядя на танцующие тени на стене.

— Вам письмо, — глухо раздалось за спиной.

Ведьмолов тряхнул головой и обернулся. Домовой молчаливо протянул конверт. По лицу было видно, что он чем-то недоволен. Вон как нахмурил брови.

— Что случилось? — небрежно бросил Риваан, забирая конверт.

В ответ — угрюмое молчание. Только брови ещё сильнее съехались к переносице, образуя единую линию.

— Я, кажется, задал вопрос, Тихон, — всё также негромко произнёс ведьмолов, пристально рассматривая домового.

Тот поёжился под тяжёлым взглядом, но всё же ответил:

— Та девица, что сегодня приходила… Зря вы так с ней…

Риваан удивлённо заломил бровь.

— Она двоедушник.

— Я знаю, — нетерпеливо отмахнулся Тихон, и вдруг грустно добавил: — Вы хоть бы задались вопросом, почему двоедушник пошёл к ведьмолову работы просить?..

— Ну и почему же?

— А потому как в отчаянье она. Суваться в дом к тому, кто может башку снять — это, знаете ли, шаг, на который пойдет только отчаявшийся… Совсем на своей работе очерствели…

— Сегодня девицу очередную нашли, — сменил тему Риваан. Морали старика начинали действовать на нервы.

— Знаю. Из нашенских она была. Радой, кажись, звали.

— Домовая?

— Нет, обычная ведьма-лекарка. Таких в Южном переулке полным-полно. Ну, тех, которые богатым барыням на судьбу гадают или зелья для мужниной силы продают… Молоденькая совсем была… Кажись, и двадцати годков не было, — Тихон потоптался на месте, поскрёб в затылке и вдруг добавил: — Вы бы, батюшка, ту девицу нашли… На улице погибнет. Чужая она там… А так мне бы помощь была.

В длинных пальцах нетерпеливо хрустнул конверт. Домовой помотал косматой башкой и поспешил скрыться за кухонной дверью, сетуя на бессердечность хозяина. Чувствовал — ещё немного, и ведьмолов потеряет терпение.

Риваан ещё долго смотрел за закрытую дверь. Прежде домовой не отличался особой сентиментальностью к себе подобным. Он спокойно относился к работе хозяина, предпочитая не совать нос не в свои дела. А тут распереживался, точно двоедушник являлась его родной дочерью.

Почерк скакал в разные стороны, будто письмо было написано различными людьми. Аккуратные закруглённые буквы резко переходили в рванные и острые пики, а плавная пропись сменялась неуклюжей и рубленой печатью:

«Наслышан я, Охотник из Вальданы,

Что жизнь Твоя ценнее прочих всех.

В бою неравном заслужены Тобою раны,

И стоны ведьм, что сладостней утех.

Ты лицезришь восходы и паденья

И новых городов, возможно, и миров.

И Ты, по краю отчаянья, забвенья,

Шагаешь твёрдо, как по кромке снов.

И жизнь Твоя, тем паче, слаще,

Что можешь отличить добро от зла.

Не доверяя продажной госпоже Удаче,

Ты рубишь зло, не тратясь на слова.

Скажи мне, о Великий Душегубец,

Что может объединить несчастных жертв?

Торговка, шлюха, дева, ведьма…

Чего-то не хватает? Вот те грех!

Найдёшь подсказку на береге речном.

Поторопись, и ждёт тебя успех.

А не успеешь… Ну пока что не о том.

И, помни, Бездна примет всех».

В комнате вдруг стало холодно и мерзко, словно кто распахнул двери натопленной гостиной в зимнюю стужу. Свет нервно задёргался, задрожал неровными тенями.

Риваан опомнился, только когда челюсти заныли от боли. Пальцы вцепились в письмо так, что ещё чуть-чуть, — и хлипкая бумага разойдётся по волокнам. Прерывистое дыхание казалось чужим в тишине, навалившейся на плечи тяжёлым брюхом.

Подонок насмехался. Он и раньше посылал письма законникам, но те посчитали их просто глупой шуткой. Мало ли безумцев выдают себя за серийного убийцу, чтобы ухватить кусочек славы истинного злодея? Стоит газетам настрочить очередную заметку о неизвестном трупе, как появляются и те, кто приписывает жертву себе.

Но убийца, видимо, решил действовать иначе. Он не просто убивал. Он играл с ним. Четыре жертвы — это ещё не конец. Будут новые. Ведьмолов в этом не сомневался.

Глава 2. В библиотеке

— Так, значит, вы были у самого́ господина Наагшура? В высшей степени неосмотрительно, Лада. Я бы даже сказал, крайне отчаянно.

В воздухе витал аромат заваренного тёплого травяного чая, свежих булочек и старых книг. В золотистом луче догорающего солнца, просочившемуся сквозь задёрнутые шторы, играли пылинки. Вокруг высились резные шкафы, набитые книгами и тяжёлыми фолиантами в кожаных обложках. Они сверкали тёмной лакированными боками, точно важные господа дорогими сюртуками. Взгляд цеплялся за тёмно-зелёные и коричневые корешки с выбитыми названиями: