На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала - Пауло Коэльо

Мы остановились выпить кофе.

— Жизнь многому тебя научила, — сказала я, пытаясьподдержать разговор.

— Прежде всего тому, что мы способны к постижению иобладаем даром изменения, — ответил он. — Даже если это и кажетсяневозможным.

Тем наша беседа и кончилась. До этого в течение почти двухчасов пути, пока не остановились у придорожного бара, мы почти неразговаривали.

Поначалу я пыталась вспоминать наше с ним детство, но он непроявил к этому интереса и явно отвечал только из вежливости. Он даже неочень-то и слушал меня и спрашивал о том, что я уже успела рассказать. Что-то ссамого начала пошло не так. Может быть, время или расстояние непоправимоотдалили его от моего мира. «Он говорит о волшебных мгновеньях, — подумалая. — А в чем разница между теми дорогами, которыми шли Кармен, святойИаков или Мария?» Да, он живет теперь в другом мире, Сория превратилась ввоспоминание — размытое временем, застрявшее в прошлом: его друзья детства такв детстве и остались, а старики, если еще живы, заняты тем же, чем и двадцатьдевять лет назад.

Я уже раскаивалась, что согласилась поехать с ним. Когда жев этом баре он вновь оборвал разговор, я решила не возобновлять его.

Те два часа, что оставалось ехать до Бильбао, были для менясущей пыткой. Он смотрел на дорогу, я глядела в окно, и никто из нас даже непытался скрыть дурное настроение. В автомобиле, взятом напрокат, не было радио,и нечем было заглушить гнетущее молчание.

— Давай спросим, где здесь автобусная станция, —сказала я, когда мы съехали со скоростной магистрали. — Отсюда в Сарагосурегулярно ходят экспрессы.

Было время сиесты, и на улицах людей встречалось мало. Мыпроехали мимо какого-то мужчины, мимо юной парочки, но он не притормозил, неспросил.

— Ты что — знаешь, где это? — не выдержала я.

— Что «это»?

Он по-прежнему не слушал и не слышал меня.

И внезапно я поняла, что означает это молчание. О чем емуговорить с женщиной, так и не отважившейся выйти в мир? Что за удовольствие —шагать рядом с человеком, обуянным страхом перед неизведанным и неведомым, счеловеком, всему на свете предпочитающим хорошую службу и удачное замужество? Ая — о, горе мне! — пыталась говорить с ним о прежних друзьях, опокрывшихся пылью воспоминаниях, о захолустном городишке. А о чем еще я моглабы говорить?

— Вот здесь ты меня и высадишь, — сказала я, когдамы, судя по всему, добрались до центра. Я изо всех сил старалась, чтобы голосмой звучал непринужденно, но на самом деле чувствовала себя глупой,инфантильной, докучной.

Он не остановил машину.

— Мне надо найти автобусную станцию и вернуться вСарагосу, — упорствовала я.

— Я никогда не бывал здесь. Я не знаю, где находитсямой отель. Не знаю, где будет лекция. И где автобусная станция — тоже не знаю.

— Найду, не беспокойся.

Он сбросил скорость, но не притормозил.

— Мне бы хотелось…

Дважды он начинал, но так и не сумел окончить фразу. Я моглалишь догадываться о том, чего бы ему хотелось — поблагодарить, что я составилаему компанию, передать привет общим знакомым и — таким вот способом —отделаться от неприятных ощущений. Мне бы хотелось, чтобы ты сегодня вечеромпошла со мной на лекцию, — наконец выговорил он.

Я растерялась. Быть может, он всего лишь пытается выигратьвремя, чтобы нарушить принужденное молчание, царившее в машине во все времяпути?

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты пошла со мной, —повторил он.