Мятежник - Вита Марли

На прилавке любовные романы цвели, как тюльпаны в мае. Самыми яркими, расписными обложками. То, что в Ливеноре было не достать, здесь стелилось сорняком в поле.

— Ты что, с ума сошёл? — выгнула торговка пепельную бровь. — Казнь же! Мятежников-рецидивистов.

Эльфийка вела строгий товарный учёт. Макала перо в чернильницу и выводила суммы продаж на куске пергамента.

— Мятежников? — удивилась я.

— Хах, верно жена твоя тебя не посвятила, — хмыкнула дроу, приняв меня за женатого эльфа. — Преступников поймали. Непокорных мужиков, которых жёны в гаремах мало пороли. Они устроили покушение на уважаемого нашего канцлера, и, хвала Полнолунию, их гнусные делишки закончились провалом.

— Покушение? — воскликнула я, едва не позабыв понизить голос.

— Ты совсем молодой что-ли? — нахмурившись, эльфийка принялась вглядываться в сетку на моих глазах. — Да об этом же столица второй месяц гудит!

Её слова глубоко поразили меня. Вот ведь рядом столы и лавки. Народ сидит, забавляется, хмель льётся рекой, угощения разметают на торгу с прилавков. Едят, пьют, праздно беседуют в ожидании… казни?

— Ты литературу брать будешь? — махнула продавец на разляпистые книжонки и, не заметив пузырёк с чернилами, опрокинула аккурат на мой широкий рукав.

— Ох-х, — огорчилась я, глядя, как пятно расползлось нелепой тёмной кляксой.

Такую абстракцию самой не отстирать, а прачке отдашь — заподозрит.

— Ах ты, ротозей! — заорала вдруг на меня торговка. — Чернила мои пролил, пакостник. А ну-ка! Где твоя жена? Пусть добавит тебе к ужину плетей.

Прохожие вдруг заозирались. Кто-то остановился, предвкушая скандал.

— Простите, — поспешила ретироваться я и бочком попятилась в самую гущу толпы. — И-извините.

— Давай-давай, проваливай, — взвыла дроу. — От вас, от мужиков, одни проблемы!

Прогулка затянулась, пора было возвращаться в поместье. Я хотела повернуть назад, но не успела. Внезапно протрубил рог, горожане, как по команде, поднялись со своих мест и с ликованием направились к помосту. Миг — и меня вынесло толпой к самым первым рядам главного представления.

Казни.

Глава 4

Деревянная конструкция высилась над площадью, словно зловещий алтарь. За ней — острые шпили храма Богини Полнолуния, светящиеся на вершинах магическими огнями.

Тревога, повисшая в воздухе, сгущалась, как грозовая туча, но само небо оставалось ясным и звёздным, подёрнутым колдовской дымкой.

Справа к помосту подошла телега с лошадью. Вероятно для перевозки тел, чтобы после «представления» не портить добропорядочным эльфам настроение, а с ним и аппетит. Повозкой управляла эльфийка стальная и собранная, походившая на мертвеца под стать ремеслу. Она смотрела в одну точку, не моргая, и её серая кожа в свете фонарей отливала бледностью.

Ахнув, я машинально закрыла рот рукой. Махнула рукавом, выпачканном чернилами, и, кажется, размазала пятно ещё больше.

Вокруг плотным частоколом торчали макушки синих покрывал. Жутко одинаковых и жутко безликих. Один из истуканов, — ростом выше всех присутствующих, — повернулся ко мне, чтобы что-то сказать. Я видела, как колыхалось покрывало от его дыхания, но слов не расслышала. Лишь с ужасом глазела на окошко с сеткой, обращённое ко мне, и на всякий случай утвердительно кивнула.

Что бы он там ни сказал, моё дело кивать да помалкивать. Прикидывать в голове пути отступления назад к уютному креслу и чашке крепкого чая.

В мгновение мне стало дурно.

Страшно.

Страшно за то, что произойдет, и страшно оттого, что я — часть этой любопытной до чужого горя массы. Подобно змее, по коже пополз липкий, отвратительный страх и я попыталась протиснуться назад, повернуть домой, чтобы больше никогда не совершать безрассудств. Но толпа держала крепко, как в тисках.

На эшафот вывели пятерых мужчин. Больных, избитых, одетых в лохмотья мятежников. Двое из них не могли ходить, их волокли за ноги, как кусок свинины в погреба. Тех, кто ещё держался на ногах, вынудили упасть на колени, остальных так и оставили лежать.

Бедные.

Что бы они не сделали, мне было жаль их. В душе я взывала к милосердию. Желала им если не помилования, то только не такой унизительной смерти.

В это время лица зрителей пылали предвкушением. Эльфийки выкрикивали проклятья, уничижительные слова и ругательства.

— Казнить ублюдков!

— Уроды! Недоноски!

— Не жалейте их!

Эльфы-мужчины участливо поддакивали. Гудели, сложив ладони рупором, издавали звуки отвращения. Запах мёда и выпечки, что продолжала источать ярмарка, стал вдруг тошнотворным. Противным. Похожим на аперитив к кровавому пиру, на котором я отчаянно не хотела угощаться.

Медленно и грузно на помост поднялась палач и, усевшись на пень, принялась точить секиру.

Швах, швах, швах.

За ней судья в чёрной сутане с серебряной вышивкой взошла на "сцену", чтобы зачитать приговор. С их появлением площадь затихла, словно по волшебству, в наступившей тишине слышно было только слабое дыхание приговоренных и треск факелов, освещавших эшафот.

— Эти мужчины возомнили себя хозяевами, — усмехаясь, судья пнула одного из бедолаг, и он издал не то хрип, не то стон. — Решили, что способны разрушить традиции, формировавшиеся веками. Вообразили, будто бесполезные носители семени могут быть равны нам, высшим созданиям, способным воспроизводить жизнь.

Швах, швах, швах.

Палач со злым упоением точила своё оружие.

— Смотрите и запоминайте, — крикнула чиновница. — Пусть эта казнь станет назиданием для тех, кто имеет намерение примкнуть к мятежу. Знайте, мы поймаем мятежников всех до одного. И всех до единого — казним.

Швах, швах, швах.

Противный звук стоял в ушах, больно врезался, как писк комара.

— За покушение на жизнь канцлера, — развернув свиток, судья принялась читать приговор, — за подстрекательство к мятежу, за государственную измену приговор может быть только один… — она сделала многозначительную паузу прежде чем озвучить очевидное, — смерть!

Толпа ликующе загудела, заскандировала хором последнее слово:

— Смерть! Смерть! Смерть!

От ужаса я едва не потеряла сознание. Звуки и запахи душили меня, как будто вокруг шеи затянулся шёлковый шнур. От чувства бессилия я дрожала и беззвучно плакала.

Швах-швах-швах. Смерть-смерть-смерть.

Мир закружился. Я зажмурилась, чтобы ничего не видеть, но не могла отделаться от окружавшей меня какофонии. От тяжёлых, словно молоты, шагов, от шороха сутаны, от стонов приговорённых, от треска факелов, от ужасного аромата выпечки…

Внезапно, кто-то схватил меня за руку. Вздрогнув, я обернулась. За мной стоял тот самый эльф в синем покрывале. Он приложил палец к губам, призывая к тишине, и кивком указал в сторону, где стояла телега для перевозки мертвецов.

«Да отцепись ты!» — горько отмахнулась, поскольку он явно принял меня за своего женатого товарища. И вдруг…

Бабах!

Вдалеке прогремел взрыв, отвлекший толпу.

Бабах!

Громыхнул ещё один у стен самого собора, частично обрушив облицовку восточной стены.