Долина смерти - Карина Халле

Прошлый раз…

Три года назад.

Когда я пришел сюда с другим человеком, искавшим что-то, и едва спас свою шкуру.

— Отдохни, — говорю я ему, уходя от ответа. — Я посторожу. Изнутри.

Элай долго смотрит на меня, потом кивает и направляется наверх. Обри подходит к огню, подбрасывая еще одно полено. Пламя взмывает вверх, оттесняя тьму, но не страх, пропитавший хижину.

— Ты не все им рассказываешь, — говорит она, когда мы остаемся одни. Не вопрос, а утверждение.

— Нет, — признаю я, не видя смысла в дальнейших уловках. — Не все.

— Почему?

Я глубоко вдыхаю носом, прежде чем провести руками по лицу, чувствуя накатывающую усталость.

— Потому что в то, что знаю я, в то, что видел… они не поверят. Потому что правду принять сложнее, чем любые их теории.

Она садится за стол, напротив меня.

— Ну, меня ты не пытался убедить.

На мгновение я задумываюсь, не уйти ли от ответа, предложив те же туманные предупреждения и полуправду, которыми я кормил ее с нашей встречи. Но, глядя на нее сейчас, видя решимость, закалившую ее нежные черты, я понимаю, что она заслуживает лучшего. Заслуживает правды, настолько, насколько я сам ее понимаю.

Но насколько это правда — я не уверен.

— В этих горах что-то живет, — начинаю я, подбирая слова. — Что-то, что когда-то было человеком, очень давно.

— Ты говоришь о легенде, — отвечает она. — О превращении или как там его. Зомби.

Я киваю, понимая, насколько нелепо это звучит, особенно когда произносишь слово «зомби».

— Как я и сказал, местные передают из поколения в поколение истории. О том, как некоторые поселенцы изменились, после того как попробовали человеческую плоть. Превратились. Стали чем-то… иным. Да, зомби, если угодно.

— Но это невозможно, — говорит она.

— Почему нет?

— Потому что…

— Примеры есть. Бешенство. Кордицепс. И то, что, вероятно, произошло здесь — прионная болезнь.

— Типа болезни Крейтцфельдта-Якоба? Коровье бешенство?

— Говорят о проклятии, и, возможно, в этом есть доля правды — говорю я. — Я бы никогда не стал недооценивать предания коренных народов. Это глупо. Они знают здесь лучше любого из нас. Я много исследовал. В частности, опирался на рассказы моего пра-пра-прадеда Джейка МакГроу, которые дошли до нас. Что, если члены группы Доннера, поедая плоть своих умерших товарищей, сами того не зная, заразились быстро мутирующей прионной болезнью? Возможно, этот патоген был изначально редким вариантом, который передавался через зараженный скот, но, оказавшись в изоляции диких гор Сьерра-Невады, он эволюционировал в более коварный штамм, способный передаваться от животных к человеку.

Обри кусает нижнюю губу, задумываясь.

— Знаешь, учитывая то, как в этой стране распространяются болезни, которые можно предотвратить, я ничему не удивлюсь. Но все же… люди болеют. Они не превращаются в зомби.

— А если бы превращались?

Она слабо усмехается, но в глазах нет веселья.

— Ну, тогда нам всем полный пиздец, даже в большей степени, чем я думала.

Я киваю.

— Три года назад я видел их — говорю я, и по телу пробегает дрожь. — Я выследил их до системы пещер за Бенсон Хат, у Сода Спрингс. Они были людьми. Бледными, одичавшими. Слишком сильными. Слишком быстрыми. Глаза горели, как синий огонь. Зубы…

Я замолкаю, потому что этот образ слишком ужасен, чтобы его описывать.

— Одичавшие? — повторяет она с недоверием, и я понимаю, насколько идиотски звучу. — Не говори, что ты веришь в эту чушь о дикарях, которые живут в туннелях. Это все сказки. Выдуманные сказки. Я знаю, потому что… — она обрывает фразу, словно едва не ляпнула что-то лишнее. Потом откашливается и выпрямляет плечи. — Их не существует. Если бы существовали, об этом бы уже трубили во всех новостях, и полиция…

— Я тебя остановлю, — говорю я, поднимая руку. — Закон ни черта не делает для обычных людей, и ты знаешь это. Знаешь, как свои пять пальцев. Сама говорила про Лейни. И она была белая. Будь она местной, черной, латиноамериканкой, никто бы даже не пошевелился. Я не говорю, что слухи о диких людях, живущих в туннелях по всей стране, — правда. Это скорее фильм Джордана Пила. Но даже если бы это было правдой, копы, ФБР — они бы палец о палец не ударили. Люди исчезают постоянно.

Ее, кажется, это задевает.

— И что ты этим хочешь сказать?

— Я говорю, ты можешь слушать и верить мне, а можешь и не верить. Но я знаю, что видел. Я знаю, от чего мне удалось сбежать. В этих горах есть существа, называй их зомби, если тебе так легче, и они живут здесь очень давно. Они жаждут человеческой плоти, и если бы я ставил, то сказал бы, что сейчас у них Хэнк.

Тишина заполняет хижину, только потрескивание огня ее нарушает. Я никогда в жизни не говорил столько правды, тем более незнакомке. И все же я здесь, раскрываю Обри свои самые глубокие, самые темные секреты.

Ну, почти все.

Когда я скажу ей самый важный, я уверен, то, что между нами, — эта напряженная, хрупкая вещь, — просто сломается.

И заслуженно.

— Я думаю, они следили за нами с тех пор, как мы пересекли перевал, — говорю я. — Проверяли нашу защиту. Ждали, кто ошибется.

Обри слушает, скрестив руки на груди, обдумывая.

— Хорошо. Допустим, ты говоришь правду. Почему ты не рассказал мне всего этого раньше, до того, как мы приехали сюда? И расскажи все, а не намеками. Зачем рисковать нашими жизнями ради поисков, которые ты знаешь, что безнадежны?

Этот вопрос бьет по самому больному месту.

— Мне нужны были деньги, — тихо признаюсь я. — И… часть меня надеялась, что я ошибаюсь. Что мы найдем только старые кости, и ты сможешь закрыть эту главу, — я останавливаюсь, наклоняясь вперед, чтобы посмотреть ей в глаза. — Я все еще надеюсь на это.

Она смотрит на меня. Я знаю, что старался не давать ей ложных надежд, знаю, что она говорила о смерти Лейни, что она к этому готова, и все равно вижу, как ее красивое лицо словно рассыпается прямо у меня на глазах.

И это разбивает мне чертово сердце.

Я продолжаю:

— Лейни приехала сюда, чтобы найти ответы о своей семье. О вашей семейной истории, и особенно о МакАлистерах. И, кажется, она их нашла.

Она хмурится.

— МакАлистеры? Ты про того ребенка? Джозефину?

— Кровь помнит то, что поколения забывают, — бормочу я, повторяя то, что мне когда-то сказал дед, что его дед говорил ему, и так далее.

В ее глазах появляется понимание,