Лучше, чем навсегда - Селеста Брайар

Бристол проносится мимо меня.

— Успокойся, чувак.

В следующий момент я оказываюсь в штрафном боксе. Я должен был просто ударить Кадье. Мне не нужно было устраивать драку. И теперь моя команда может пострадать из-за моей неосторожной ошибки.

Что подумает Айрис? Да, она знает, что у меня вспыльчивый характер, но никогда не видела этого лично. И это была, наверное, одна из худших драк, в которые я ввязывался с тех пор, как попал в НХЛ.

Один из игроков соперника проскочил мимо Фалтона и забил гол, оставив нас на очко позади, когда до конца игры оставалось меньше десяти минут. Мои кулаки сжимаются в перчатках, и из меня вырывается проклятие. Я дышу так, словно только что пробежал марафон, эмоциональный перегруз угрожает растоптать меня. Пять минут пролетают очень быстро — слава богу, — и Бристол забивает шайбу, как только меня выпускают обратно на лед.

Счет 3:4. Осталась минута. Ничья — это не очень хорошо, но я приму ее как поражение.

Я оказываюсь рядом с нападающими, когда шайбу перехватывает Кейсен, и я мчусь по всей длине катка вместе с ним. Дыхание на стадионе прерывается, холодный воздух овевает мое лицо. Я не знаю, где Айрис, но чувствую ее взгляд на себе, как луч дальнего света. Мое сердцебиение учащается. Еще один гол. Все смотрят. Все рассчитывают на меня.

Кейсен передает шайбу мне, и мне хватает одного броска, чтобы забить ее в ворота. За мной увязались около трех игроков. На таймере осталось тридцать секунд. Как только шайба оказывается в поле моего зрения, я держу ее перед собой, отступая назад, чтобы увернуться от выпада одного из защитников. Я посылаю шайбу под углом, наблюдая, как она летит к углу ворот.

Но прежде чем она попадает в ворота, клюшка вратаря поднимается и блокирует мой бросок. Звуковой сигнал возвещает об окончании игры. Трибуны грохочут от освистывания и гневных оскорблений, едва не лишая меня барабанных перепонок. Мои товарищи по команде не собираются вокруг меня. Все вокруг затихает.

Мы проиграли.

* * *

Когда я, наконец, выхожу со стадиона, холодный бетонный пол под моими изношенными ботинками не в силах заглушить жар, разливающийся по телу. Ночной воздух пропитан цветочным ароматом, а меня окутывает пуховое одеяло темноты. Ночное небо серое и бессолнечное, затянутое густыми грозовыми тучами, которые затмевают луну и звезды. Скоро пойдет дождь, и я не хочу ждать, пока моя одежда промокнет насквозь.

Мы проиграли, и это все моя вина. Я позволил Кадье залезть мне в голову. Я позволил игре войти в личную жизнь, а это первое, чему ты учишься в хоккее, — отделять личную жизнь от жизни на льду.

Но я не мог позволить ему забыть все то дерьмо, которое он говорил об Айрис.

Меня привлекает звонкий звук телефона, и на экране высвечивается имя тренера. Я беру трубку, не готовясь к словесному натиску, который мне предстоит получить, но когда я подношу телефон к уху, в его тоне нет ни капли злости.

— Я разочарован в тебе, сынок, — говорит он, и его слова пронзают пространство между моими лопатками.

— Мне жаль, Ко…

— Я не смог найти тебя после игры, поэтому говорю тебе об этом по телефону, — вздыхает он. — Твое серьезное нарушение привело к дисквалификации на пять игр и штрафу в двадцать тысяч долларов.

Нет, нет, нет. Этого не может быть.

Гнев разливается по моим венам, как расплавленная лава.

— Тренер, вы серьезно? Я даже не ударил его настолько сильно!

— Мне очень жаль, Хейз. Но это последствия того, как ты безрассудно вел себя сегодня вечером.

— Пожалуйста. Должно быть что-то, что я могу сделать. Мне нужен хоккей. Он нужен мне, чтобы отвлечься. Я не могу просто сидеть и смотреть, как моя команда продолжает играть без меня.

Прежняя мягкость тренера испарилась.

— Я бы посоветовал поработать над собой, прежде чем ты потянешь за собой остальную команду, — сердито огрызается он, и тут звонок обрывается.

ЧЕРТ!

Я в полной заднице. Мне плевать на деньги, ясно? Меня погубит отстранение. В прошлом у меня были мелкие проступки, но никогда ничего серьезного. Мне нужно остыть, прежде чем я сделаю что-то, от чего не смогу оправиться.

Я роюсь в поисках ключей, но силуэт рядом с моей машиной заставляет меня отложить отъезд.

Как только я выхожу на свет, мое внимание привлекает человек, которого я никогда не думал увидеть на своих хоккейных матчах, тем более стоящим прямо передо мной.

— Папа?

Ричард прислонился к борту моей машины, вокруг его рта проступили тревожные морщинки, а край шляпы едва прикрывает лопнувшие кровеносные сосуды в его глазах.

— Хейз.

Я бросаю свою хоккейную сумку на землю.

— Что ты здесь делаешь?

Он отталкивается от моего Porsche, и, хотя я превосхожу его ростом, у него хватает наглости подойти ко мне. Он вытягивает руку перед собой — так осторожно подходят только к загнанной в угол собаке.

— Я здесь не для того, чтобы ссориться с тобой. Я… ты не отвечал на мои сообщения.

Как только шок проходит, гнев застилает мне глаза.

— А ты не думал, что на это есть причина? — огрызаюсь я.

Плечи отца виновато сгибаются.

— Я знаю, что ты не хочешь со мной разговаривать.

Я бросаю на него взгляд, которого боится весь хоккейный мир, и что-то зловещее скапливается у меня в животе.

— Ого, пап. Это первая разумная вещь, которая прозвучала из твоих уст.

У меня нет времени на полушутливые извинения, которые собирается преподнести мне отец. Я нажимаю на брелок в надежде, что выезд отсюда спасет меня от головной боли, но Ричард останавливает меня, не давая сесть в машину.

— Я знаю, что мои извинения запоздали, но я здесь, сынок. Я собираюсь все исправить, независимо от того, выслушаешь ты меня или нет. Я подвел тебя и твою сестру. Я должен был взяться за ум после смерти твоей матери, но я был так поглощен своим собственным горем, что не мог заставить себя быть рядом с напоминанием о ней. А у тебя — у тебя ее глаза. Всякий раз, когда я смотрел на тебя, я видел ее.

Его слова сковали мое сердце, как колючая проволока. Я никогда не подозревал, что именно по этой причине мой отец отдалился от меня. Я решил, что он сделал это потому, что был эгоистичным ублюдком, который не хотел нести ответственность за заботу о двух детях. Мне нужно было обвинить кого-то в своем провале, и я переложил эту