Пират моего сердца - Донна Валентино

Господи, ну почему всем ее благим намерениям суждено заканчиваться одинаково плачевно? Она хотела только показать свой интерес к бизнесу Питера, а вместо этого бросила тень на всех плантаторов. Естественно, он ужасно рассердился, и она была не вправе винить его.

Нужно было немедля сгладить неприятное впечатление от разговора, но прежде чем Аннелиза придумала, как это сделать, они уже дошли до поворота и оказались прямо перед ее новым домом.

– О! – Она на миг замерла от изумления.

Трехэтажный голландский особняк с двухскатной крышей выглядел посреди ост-индских джунглей устрашающе огромным и нелепым.

– Я строил его для жены, – назидательно изрек Питер. В голосе его послышалась гордость. – Хотел, чтобы дом ей понравился. Специально для этого я скопировал особняк ван Бисбрука. Хильда всегда им восхищалась. У меня была мечта, что со временем таких домов будет много, и это место станут называть Остров Хотендорфа.

– Как романтично! – прошептала Аннелиза.

Хильда. Его первую жену звали Хильда.

Питер помолчал. Неожиданно взгляд его несколько смягчился.

– У меня целая команда слуг, не занятых ничем, кроме реставрации. В этом климате все очень быстро рушится, краски выцветают за несколько месяцев. Слуги ворчат, не хотят работать – им бы только собирать орех, а чуть что посложнее, они тут же начинают капризничать.

Аннелиза подумала, что, возможно, он предлагает ей проявить инициативу и самой заняться домом. Или он хотел сказать, что одной из ее обязанностей будет борьба с обленившейся челядью?

– Может быть, сменить оттенок на фасаде? – робко предложила она, но Питер не дал ей продолжить.

– Хильда сама подбирала цвета, и я никому не позволю менять что-либо в этом доме.

– Да, конечно, вы правы. – Она смешалась и взглянула на дом. Привычная архитектура должна бы была радовать ее глаз и успокаивать нервы, однако вид спроектированного по желанию Хильды монстра отчего-то представлялся ей зловещим. Казалось, солнце чересчур ярко отражалось от его многочисленных окон, будто в доме поселилась нечистая сила и вытеснила изнутри весь свет, все признаки жизни.

Аннелиза непроизвольно вздрогнула.

В сопровождении мужа она поднялась по широким ступеням и вошла в парадную дверь. Из-за того, что изнутри все окна были закрыты темными жалюзи, в доме царил полумрак; однако поняв, что именно этим вызван необычный черный вид окон снаружи, Аннелиза почувствовала облегчение. Тем не менее она не могла не заметить, что само помещение выглядело еще более унылым и мрачным из-за темных стен, массивной мебели, полов из красного дерева и тяжелых ковров.

Над камином, в котором поблескивал огонь, висел большой портрет женщины.

– Моя первая жена была привержена голландским обычаям. – Питер скосил глаза на портрет. – Вот почему мы растапливаем камин каждое утро.

Аннелиза продолжала сквозь ресницы незаметно смотреть на портрет.

Хильда Хотендорф, казалось, тоже разглядывала ее, невозмутимо, спокойно, уверенная в своем положении, до которого ей, Аннелизе, не суждено было когда-либо дорасти. Еще бы, Хильда имела все, что отсутствовало у нее. Первая жена Питера выглядела маленькой и кругленькой, у нее была бело-розовая кожа и толстые золотистые косы, уложенные вокруг головы, – одним словом, голландка до мозга костей. Питер разглядывал портрет с такой неподдельной тоской, что Аннелизе тут же захотелось оставить мужа наедине с объектом его поклонения. Вид мужа, склонившегося в печали перед этим алтарем памяти, окончательно лишил ее всякой надежды на возможность взаимопонимания между ними хотя бы в будущем. Майкл, которому она отдала свое сердце, никогда не смотрел на нее подобным образом. «Ну и пусть», – внезапно решила она. Пусть Хильда и дальше владеет сердцем Хотендорфа и правит домом, а Майкл возится со своими орехами. Теперь это не имеет значения. Ничто не имеет значения. Впереди бесконечная череда лет, сулящих показное уважение и отсутствие радости, но ей уже поздно об этом жалеть.

После того как она безрассудно распорядилась своим сердцем, от нее осталась одна внешность, и ей суждено до конца дней бродить неприкаянной по этому могильнику, надгробному памятнику другой женщине. Каждый из них двоих, живущих здесь, останется при своем: она будет грустить о Майкле, а Питер – оплакивать безвозвратно утраченную любовь.

– Я устала, – чуть слышно сказала она. – Если б я могла отдохнуть…

– Разумеется! – Питер неторопливо оглядел ее с головы до ног, и сразу же его взгляд переместился обратно на портрет. В этот момент Аннелиза заметила в его глазах нечто вроде раскаяния. – Тебе наверняка покажется, что этот климат расслабляет. Те, кто живет здесь, рассказывают, что их жены частенько проводят самые жаркие часы в постели. Хильде, разумеется, были чужды подобные слабости: она никогда не ложилась днем.

Аннелиза могла бы заверить Питера, что в этом отношении не уступает его Хильде, но она предпочла ограничиться коротким кивком.

– Через несколько часов я снова стану человеком, – лишь добавила она.

– И потом, надеюсь, отобедаете со мной…

– Конечно. Как вам будет угодно.

– Это морское путешествие, вероятно, было для вас ужасно изнурительным?

Запоздалый бесстрастный вопрос напоминал формальные фразы, коими из вежливости незнакомые люди осведомляются о самочувствии друг друга. В этот момент Аннелиза не могла не вспомнить, что Майкл замечал каждый нюанс в ее внешности и всегда с непостижимой точностью определял ее самочувствие.

– На корабле я практически ничем не занималась и порядком обленилась. Никогда еще у меня не было такой праздной жизни.

– Вам нет надобности и теперь отказываться от нее. – Питер скрестил руки и снова бросил взгляд на портрет. На какое-то время его лицо снова омрачилось и приняло виноватое выражение, но он тут же встряхнулся и повернулся к жене. – Идите пока отдыхать, а с завершением супружеского долга можно и повременить. Я не стану делать из этого трагедии. К ночи станет ясно, как нам поступить дальше…