Змеи Неба и Пламени - Ребекка Кенни

— Тогда почему я здесь?

— Потому что я так желаю. — Он приземляется на участок мшистой скалы за пределами прудов, у входа в неглубокую пещеру. Когда я заглядываю внутрь, то замечаю еще два пруда под её сводом. Они светятся слабым голубовато-зеленым светом.

— Кристаллы в скалах светятся ночью, — объясняет он.

Будто этому месту нужно еще больше красоты, чтобы покорить меня. Я никогда не видела ничего столь прекрасного.

— Подожди здесь. — Киреаган заходит в пещеру и дует своим горячим дыханием на несколько кубических камней, расставленных вдоль пола. Каждый из них начинает ярко светиться оранжевым светом, и, в отличие от обычных камней, это сияние не угасает. Должно быть, эти камни каким-то особым образом удерживают тепло.

Когда свет от камней наполняет пещеру, он освещает два старых одеяла, разложенных на грубом каменном полу. На них стоят три миски: одна с черствыми на вид булочками, другая с сушеной соленой рыбой, а третья — с куском золотистого сыра, покрытого плесенью с одного бока.

Но моё внимание привлекает небольшая каменная чашка, идеально ложащаяся в ладонь и явно вырезанная когтем дракона. Она наполовину заполнена водой, в центре которой плавают крупные, холодные листья чая, словно жалкий островок.

Моё сердце сжимается от столкновения смеха, шока и горько-сладкой боли.

Как-то я всё же сохраняю лицо и, указывая на чашку, спрашиваю дракона:

— Что это?

— Это чай, — с явной гордостью отвечает он.

Я смотрю на чашку, чувствуя, как горло перехватывает от слез, а сердце переполняется… нет, это не привязанность или благодарность, потому что я не могу испытывать таких чувств к монстру, к убийце моего народа. Я предала своё королевство, позволив дракону лизнуть меня, поцеловав его… Я не могу зайти дальше.

— Это не чай, — презрительно морщу лицо, глядя на чашку. — Это просто вода и листья.

— Но ты же сказала… О, черт, я забыл! — Его длинная шея тянется вниз, и он выдыхает концентрированный жар в чашку. Вода мгновенно начинает парить. — Вот, теперь это чай.

Тепло разливается по моей груди, и улыбка начинает играть на губах.

— Откуда ты всё это взял?

— Из большого дома на побережье. Я попросил лучшее, что у них есть.

Кто бы там ни был, наверняка пришел в ужас от появления чудовищного черного дракона, но оказался достаточно дерзким, чтобы дать ему черствый хлеб, соленую рыбу и плесневелый сыр. Киреаган, ничего не подозревая, взял всё с чистой верой. Ему нужно перестать так легко доверять людям.

Дракон смотрит на еду, а потом на меня.

— Что-то не так? — В его глубоком голосе звучит неуверенность, и, черт, мне это невыносимо.

— Все прекрасно, — выдавливаю я два слова. Это предательство моего королевства, уступка, которую дракон никогда не поймёт. Но я забочусь о нём настолько, что не могу разочаровать его, особенно зная, что он проделал путь до самого побережья, чтобы найти то, что могло бы меня порадовать.

— Подожди… — Я поворачиваюсь к нему. — Ты был на материке? Ты встречался с королём Ворейна?

Он сглатывает, слегка прижимает острые уши.

— Да. Вчера.

— Ты сказал, что спросишь о моей матери.

— Я собирался рассказать тебе, когда вернусь, но ты сбежала, а потом…

— Воратрицы и трансформация, — заканчиваю я. — Но ты мог рассказать мне об этом ночью или утром.

— Это было неподходящее время. Как и сейчас. Тебе стоит поесть, насладиться чаем.

— Киреаган. — Я подхожу к нему и кладу руки по обе стороны его длинной морды. Его жёлтые глаза расширяются от моего прикосновения, а затем он отводит взгляд.

— Киреаган, скажи мне.

Он выдыхает тёплый воздух.

— Эта новость расстроит тебя.

— Я выдержу. Хуже не знать. Прошу…

На мою мольбу его взгляд возвращается ко мне.

— Она покончила с собой, — говорит он тихо. — Когда войска Ворейна вторглись во дворец, они нашли её мёртвой на троне.

Но он снова отводит взгляд, когда говорит это.

— Ты лжёшь и делаешь это плохо. Скажи мне, дракон. Сейчас же. — Я вцепляюсь в шипы на его челюсти, отчаянно жаждая правды.

— Она сражалась, — голос Киреагана звучит как печальный рык. — Она сопротивлялась, пока они не отняли у неё оружие. Король Ворейна заставил её раздеться догола и приказал избить перед народом. А потом он отрубил ей голову.

Я опускаю руки с его шипов, поворачиваюсь и, пошатываясь, ухожу прочь, глаза застилают слёзы.

Моя мать, которая никогда не выходила из своих покоев без идеально нанесённой пудры, румян и помады; моя мать, которая даже в дни без заседаний и встреч надевала роскошные, великолепные одежды; моя мать, чьи волосы всегда были сложены в сложнейшие прически — её лишили всех этих слоёв, её личной брони, и подвергли избиению на городской площади… Этот образ я просто не могу выдержать.

— Чай должен был помочь, — тихо говорит Киреаган.

— Чай? — Я резко оборачиваюсь, дрожа от гнева. — Этот чёртов комок листьев в воде? Это не чай. Это мерзость, как и черствая, гнилая еда, которую ты притащил.

Он пятится на шаг, его шея изогнута. Его рога и шипы выглядят, как корона, сильнее, чем когда-либо, и я ненавижу его за это. Ненавижу за то, что он такой красивый, такой величественный, что выглядит таким раненым, но всё равно так заботится обо мне.

— Я любила свою мать, — слова застревают у меня в горле. — Я ненавидела её, но любила. Она была отвратительной, беспечной женщиной, которая разбрасывалась жизнями, как монетами, но она не заслужила такого страдания. Она не заслужила. Она, должно быть, чувствовала себя так униженно, испытывала такую боль… Ей нужна была я, а меня не было, я не была…

— С тобой произошло бы то же самое. Или хуже, — отвечает Киреаган. — Король Ворейна предложил мне три сундука золота и Паррокские банки в обмен на тебя.

— Какого чёрта?

— Он говорит, что твой народ тебя любит. Он планирует использовать тебя, чтобы управлять ими. И хочет, чтобы ты родила от него.

— И что ты ему ответил?

— Я подумал над предложением, но решил его отклонить.

— Неожиданно мудро с твоей стороны, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Может, ты наконец начинаешь понимать, что твой союзник — чудовище куда хуже любого дракона. Он использовал твой клан, чтобы творить ужасные вещи. Он манипулировал вашей нуждой и превратил вас всех в орудия своей жестокости. Ты не можешь доверять ему или его наградам. Если будешь — ты дурак.

Губы дракона приподнимаются, обнажая тихое рычание. Я ранила его, сказав правду о еде и чае, а теперь уязвила его гордость. Но