Крепостная - Марьяна Брай

— Нет. Свое наследство бери, а мое, пока я жив, неделимо и нерушимо. Всё по делам его, сын, и это не обсуждается, - закончил барин и сделал большой глоток крепкого, сладкого, но уже остывшего чая.

— Я-а… хотиела рассказывать, но ждаль более уместный день… - вдруг в комнате раздался тот самый звонкий и в то же время романтичный и осторожный голос женщины, недавно отломившей ручку от фаянсовой чашки.

— Дорогая, ты, вероятно, не поняла, что здесь происходит… - Петр, наконец, вспомнил про свою «рыбку» и присел обратно, поймав ее ладони, зажал их в свои и принялся целовать, - отец собирается жениться и… хочет оставить нас без наследства, - вдруг он резко встал, снова засуетился и вышел из-за стола. – Но я не оставлю того, что принадлежит мне. Даже за сущие копейки я продам землю. Вот тогда ты попляшешь. Вот тогда ты поймешь, что был неправ, - дышал он часто, и лоб его покрыла испарина.

— Ма ше-ер, отие-ец, - эта тварюга назвала Осипа отцом и уставилась на него с такой нежностью, что меня взяла оторопь. - Я хотиела сообщить это иначе, но навьерно…. Чтобы снова бил ми-ир… Я ношу ребенок. У вас будиет внук, батьюшка, - она старалась ломать язык, но получалось у нее плохо.

«Что? Ребенок? Боже, лишь бы Осип не поддался сейчас на это вранье… А если не вранье? Он же от счастья им сейчас все отдаст.», - думала я, перескакивая с одной мысли на другую.

И в этот самый момент я поймала взгляд Осипа. Он, словно нуждаясь в поддержке, смотрел на меня не мигая. Я еле заметно покачала головой из стороны в сторону.

В это время Клеренс достаточно бегло по-французски говорила бухнувшемуся на стул Петру, что срок еще совсем мал, но это не обман и не шутка. Тот замер и смотрел, как шевелятся губы матери его будущего малыша. И с каждой секундой лицо его становилось все белее, но вместе с тем и как будто счастливее.

Я снова глянула на Осипа. И он, почувствовав, наверное, мой взгляд, снова остановился глазами на мне. Я чуть опустил ресницы и еле-еле заметно повела плечом, показывая ему, что нужно отойти и поговорить. И сразу скрылась в коридоре, но наткнулась на стоящих там Глашу и Нюру. Обе разинули рты и не могли проронить ни слова.

— Чиво это она сказала? Ребятенок? У ей? – последнее «ей» Глаша произнесла так, словно родить ребенка в этом доме могли все, включая Петра и даже барина, но не Клеренс.

— Если это и правда, то не факт, что ребенок от Петра, - прошептала я и потащила девок подальше от двери.

Фирс, не понимающий, что творится в доме, столкнулся с нами на крыльце и заругал сначала, что мы вылетели на мороз без одёжи, но услышав в гостиной охи, ахи и плач гостьи, поспешил внутрь.

— А барин-то че отчудил! Поди, выдумал про свадьбу? Мы б знали, коли так правда было бы, - вполне резонно заметила Нюра.

Стоя на холоде, я поняла, что в голове более-менее светлеет. Но с этим пришло и понимание рушащихся планов. Осип, добрый, ранимый, мечтающий о том, чтобы провести последние годы с сыном и внуками, вдруг, хоть и теоретически, сейчас обрел все это. И я начала терять надежду на выполнение плана.

А еще я вспомнила о подругах и Фирсе, которые знатно очумеют, если барин все же примет решение и объявит имя невесты. И так и так я оказывалась не в самом хорошем положении. Но второе было безопаснее и удобнее для всех, потому что если эти двое захватят усадьбу, не поздоровится всем, включая и моих подруг.

Делиться с ними своими планами я не собиралась. Потому что никто из них не понял бы, зачем я это делаю. Но дружба дружбой, а жить хотелось сильнее, чем дружить.

Глава 32

Постоянные шум и разборки в доме не добавляли радости, но других вариантов я пока не видела. Барин так и не сказал своим «деткам» обо мне, да чего уж там, даже не продолжил тему. Эта тварь, взявшая себе имя Клеренс, крыла козырями каждый мой ход. И было ощущение, что игра ведется чисто между нами. Потому что мужчины в этом доме совершенно не имели своего мнения и характера.

Петр осыпал поцелуями руки Клеренс, а Осип умилялся, представляя, видимо, как будет счастлив среди близких людей, как будет нянчиться с долгожданным внуком, и пропадал в мастерской.

Туда-то я и отправилась сразу после обеда. Глаша сказала, что пешком до этого места побольше получаса, но погода радовала. Сосульки блестели на крышах, хоть и лениво, но таяли под его лучами. Воробьи, словно прятавшиеся где-то в морозы, устраивали драки возле исходящего паром на холодном снегу лошадиного навоза. А вдоль заборов крестьянских домов тянулись растянутые на рамках холсты. Их выбеливали на мартовском солнце, и работало это получше любого отбеливателя.

Порадовалась, что Глафира не пошла за мной. Потертая уже, явно перешитая, с хозяйского плеча шуба грела достаточно, а вязаные чулки и надетые поверх них шерстяные носки позволяли валенкам не так хлябать.

Ощущение, что все здесь не по размеру, все чужое и ношенное до тебя несколькими людьми, стало привычным и будто бы нормальным.

Стараясь не встречаться глазами со встреченными мной людьми, я исподтишка рассматривала их лица, одежду, прислушивалась к тому, о чем они говорят. И даже прибавила шагу, чтобы дослушать диалог пары мужиков, торопящихся до лавки с упряжью.

— Барин на днях все объяснил, да токма лучшее от того не стало, Макар, - голос высокого, довольно крепкого мужика в распахнутом тулупе и шапке, сшитой явно из чулок, звучал незло, хоть и громко. Больше в этом голосе было тревоги. – Ежели все, как он сказал платить, мне до конца жизни тут на ево пахать ишо и пахать. Сын только и увидит ту землю.

— Мож не так все поняли? Хто говорит, мол, городу земли продадут, значит царю. Вишь, кака история. А тот и бесплатно ее раздавать начнет, - вполне уверенным голосом ответил второй, невысокий и плотный, кутающийся в ворот, бывшей когда-то яркой,