Любовь с пятого этажа - Дарья Милова

— Вы Виктор Александрович?

— Да.

— Вы являетесь официальным опекуном ребёнка. Подтверждено. И сейчас вы — единственный, кто может что-то разъяснить. Мы не обвиняем. Но обязаны проверить. Поэтому я задам вам вопрос. Вы готовы отвечать прямо?

— Да.

Она посмотрела мне в глаза. Долго.

— Вы когда-либо были свидетелем того, как Алиса Валентиновна кричала, угрожала или причиняла дискомфорт вашей дочери?

— Никогда. — Я ответил сразу. — Ни разу. Наоборот. Варя… тянулась к ней. Любила её. Пряталась за ней, когда чего-то боялась. Я знаю своего ребёнка. Если бы что-то было — она бы мне сказала.

— Но есть аудиозапись, — сказала следователь, слегка качнув головой. — Где слышен напряжённый диалог. Алиса повышает голос.

— А кто предоставил эту запись? — спросил я.

— Мать ребёнка — Виктория Сергеевна. Она также подала письменное заявление.

Я усмехнулся — скорее горько.

— Вы проверяли подлинность записи? Вы слышите там хоть один прямой признак угрозы?

Она промолчала. Потом посмотрела вниз.

— Мы не имеем права не проверять, Виктор. Вы ведь понимаете. Насилие в семье — тема, с которой нельзя рисковать. Мы должны убедиться.

— Я понимаю, — выдохнул я. — И именно поэтому я здесь. Чтобы сказать: она ни в чём не виновата. Это всё… часть игры. У Виктории — свои цели. И ребёнок ей, боюсь, нужен только как инструмент.

Следователь приподняла бровь.

— Это серьёзное обвинение.

— Я всё докажу, — пообещал я. — Просто… не ломайте сейчас жизнь человеку, который был единственным, кто действительно любил мою дочь без корысти.

Тишина.

А потом — шаги в коридоре. Высокие каблуки. Уверенная походка.

Дверь распахнулась.

Вика.

Одетая безупречно. Спокойная. Но… без Варвары.

— О, — протянула она, окидывая взглядом кабинет, — а вот и я.

Я встал. Сердце билось ровно, но пальцы дрожали.

— Где Варя? — спросил я сдержанно.

— С подругой. Не хотела её снова тащить сюда. Ей и так было непросто… после всего, — бросила взгляд в сторону, где за дверью находилась Алиса.

Я сжал челюсть. Она говорит спокойно, почти ласково. Но в каждом слове — заноза.

— После чего, Вика? — тихо, но чётко.

Она моргнула, но осталась спокойной.

— После того, как твоя "возлюбленная" чуть не довела ребёнка до истерики. Я ведь предупреждала, Витя. Я всё чувствовала. Я мать. И я знаю — Варя боялась её.

— Варя боялась тебя, когда ты появилась ниоткуда и схватила её за руки, — ответил я. — Она не понимала, кто ты. Потому что ты исчезла из её жизни. А теперь хочешь выглядеть героиней?

— Не утрируй. Я пришла только за правдой. И я её получу. Даже если тебе и дальше хочется жить в иллюзии, где эта… — она резко сменила тон, — женщина, забирает у меня дочь и делает вид, что всё у неё под контролем.

— У неё и было всё под контролем, — резко сказал я. — Пока ты не появилась.

Вика усмехнулась. Улыбка — ледяная.

— У неё была чужая семья. А теперь я просто возвращаю свою. Варя — моя дочь. А ты… ты ещё поймёшь, где твоя настоящая жизнь, Витя. Только не слишком поздно, ладно?

Я не ответил. Просто смотрел. На женщину, которую когда-то любил. А теперь — не мог даже понять, знал ли её вообще.

Ближе к вечеру стоял у двери отдела, как вкопанный. Пальцы были скрючены в кулаки — но не от злости. От бессилия.

Когда она вышла, я сразу понял: она держалась. Как могла. Лицо напряжённое, глаза сухие. Но в этом — и была беда. Потому что если Алиса не плачет… значит, внутри у неё всё уже выгорело.

Мы не сказали друг другу ни слова.

Я открыл ей дверь машины. Она села. Тихо, почти беззвучно. И всё время дороги смотрела в окно.

Я думал — скажет. Спросит. Взорвётся.

Но нет. Ни звука.

И только когда мы вошли в квартиру, и я снял пальто… я заметил: она стоит в коридоре. Не двигается. Только смотрит на нашу с Варей общую фотографию в рамке.

— Алиса… — я начал было.

Но она вдруг повернулась, пошла мимо меня и открыла шкаф.

Достала чемодан.

И я всё понял.

— Нет, — сказал я. — Подожди.

— Я не могу, — её голос был ровный. Слишком ровный. — Я не могу здесь остаться.

— Алиса, стой. Мы только что…

— Алиса, стой. Мы только что всё это прошли. Нам нужно поговорить, — голос мой предательски дрогнул, но я сделал шаг к ней.

Она застыла. Пальцы сжали ручку чемодана. А потом… медленно обернулась.

В глазах больше не было холода. Не было и слёз.

Была ярость. Тихая. Уставшая. Сгоревшая до тла.

— Поговорить? — переспросила она. — О чём? О том, как я каждое утро просыпалась с мыслью, как бы сделать этот дом уютным? Как вписаться в уже сложившуюся картинку, не испортив её? Как не быть лишней? Не мешать вам?

— Алиса…

— Я старалась, Виктор. Правда старалась. Ради тебя. Ради Варвары. Ради нас. Я проглатывала, когда Вика вальсировала у нас в коридоре, как будто она хозяйка. Я улыбалась, когда она называла меня «няней». Я молчала, когда она водила Варю в садик, потому что не хотела портить девочке настроение. Я всё это делала. Потому что… я любила вас.

Её голос задрожал — не от слабости, а от того, что больше не могла держать всё внутри.

— А потом ты дал ей ключ, Виктор. От этого дома. Не просто от квартиры. От дома, который мы строили вместе. Где я учила Варю завязывать шнурки. Где мы с тобой впервые заснули в обнимку на диване. Где я чувствовала себя… своей. Ненадолго. А потом — хоп — и нет. Уже не я. Уже она. Опять она.

Я не знал, что сказать.

Потому что… она была права.

— Я не давал ей ключ, — выдохнул я. — Я правда не давал. Я не знал, что он у неё. Клянусь.

Алиса рассмеялась. Глухо. Без радости.

— Даже если так… значит, она взяла его сама. А ты — даже не заметил.

— повторила Алиса. Голос её дрогнул, но глаза были сухими.