Ни разу не фея - Кристина Соколова

По ее лицу было сложно что-то понять — она держалась как первоклассный партизан, хотя в горы с ней я бы не пошла.

— Как они сбежали? Я точно наложила заклинание правильно! — сокрушалась Блум.

— Очевидно, кто-то помог?

Фарагонда одарила меня тяжелым взглядом, который к сожалению, не сулил ничего хорошего. Почему-то мне казалось, что ей вероятнее обвинить меня, несмотря на свои же слова, чем показать старческим пальчиком в сторону Авалона.

— Я попытаюсь закрыть границы леса, а вы, девочки, отправляйтесь по следу.

В тот же миг Фарагонда исчезла, а Блум выскочила из комнатушки на улицу, поманив меня за собой.

— И по какому следу мы идем?

— Магическому. Ты что, не видишь?

— Не видишь, — вздохнула я и побежала за рыжей.

Эти пикси определенно решили отомстить своим хозяйкам, иначе я не могу объяснить того факта, что их маршрут включал в себя все колючие кусты приалфейского леса. Штирлиц в нас умер в первые же минуты, ибо наше ой да ай слышала вся округа.

— Старая я для всего этого дер…

— Что ты говоришь?

— Говорю, как здорово гулять по лесу ночью.

Наконец-таки мы услышали звон колокольчиков. Мои наихудшие опасения начали стремительно материализоваться — пикси-то целых пятнадцать штук и на этот раз они добровольно в руки не пойдут.

Мы пригнулись за кустом. Маленькие девочки собрались в кружок. Одна из них — в костюме пчелы — подлетела над головами соплеменниц и завопила:

— Долой глупых фей! Они нас не любят! Мы хотим домой!

И ради этого маленького брюшка меня лишили пирожен? Да моя комнатная хреновина заслужила гораздо больше! Хотя бы будильником работает.

— Я чую фей! — взвизгнула пикси поменьше в розовом платье. — В рассыпную!

Мы с Блум выпрыгнули и тоже бросились в разные стороны. Я ухватила пчелиную пикси за ноги, вторую за крылья — те благо не оторвались — а третью пришлось тянуть за косы и тащить к Блум, которая наколдовала новую клетку. Так мы и бегали до самого рассвета, вылавливая проказниц. Весьма изобретательных к слову! Одна на дерево залезет, вторая грибом притворится, а самая одаренная вообще летала ровно над макушкой, выводя из себя тоненьким звоном колокольчиков. По итогу мы окончательно сбились с ног в поисках последней феечки.

Решив, что пиши все же пропало потопали к Фарагонде вместе с клеткой.

— Я вас засусу!

— Засужу, а не засусу!

— А я прокляну!

— А я украду ваши вещи и брошу в озеро!

— А я…

— Что за феечка-то осталась? — морщась от надоедливого писка пикси, спросила я.

Ответить Блум не успела — я споткнулась о что-то мягкое и грохнулась вверх тормашками под сонное:

— Тута потута?..

* * *

Тута потута похрапывала на моем плече, а я прижимала ко лбу кусочек льда заботливо наколдованный директрисой.

Она же сидела за своим столом, тщетно наблюдая за попытками Блум исцелить пикси. Те активно — порой даже слишком — рассказывали, что они думают об этой затее. И одна только Пифф — то самое спящее недоразумение — счастливо хрючила, изредка пуская слюни на мою футболку.

— Ладно, Блум. Иди отдохни, — в конце концов сдалась Фарагонда. — Ты устала.

— Но…

— Если мы не справимся, позовем тебя, не переживай.

Раздосадованная фея с грустным (но сонным) выражением лица покинула кабинет.

— Что ж, Аня, теперь твоя очередь.

— Сначала ответьте на вопрос. — Фарагонда недоуменно, почти натурально хлопнула глазками. — Что значили ваши слова о том, что магия ударит по мне же?

— Ах это…

— Да, это.

— Все просто: если ты примешь сторону зла, обезличивание тебя изуродует.

Я сглотнула. Пифф, будто бы почувствовав мое волнение, прижалась ближе и что-то неразборчиво прошептала на своем тутапатутском.

— Насколько я помню, в книге об этом ни слова.

— Да, потому что фея Любви должна сделать выбор, основываясь на совести, а не страхе.

— И насколько сильно изуродует?

— Я знаю только один случай: Мелисса фея Любви Райдо Великолепного постарела, лишилась магии и сгорела в лихорадке за несколько дней.

Пришлось Фарагонде второй раз за ночь не только расширять словарный запас бранных слов, но и знакомиться с колоритом возмущенной несправедливой реальностью русской души.

* * *

Плечи Уайт сотрясались от мелкой дрожи. Кожа покрылась жесткой гусиной кожей и заледенела от холодного воздуха подземелий. Профессор Авалон — настоящий профессор Авалон — прижался к боку девушки, сжимая ее тоненькую кофточку. Он беззвучно шлепал губами над ухом Уайт, едва ли находясь в сознании.

Слипшийся желудок тихо урчал, сжимая живот словно острая струна. Губы пересохли, потрескались, по ним пробежали трещинки, что неприятно щипали всякий раз, когда Уайт пыталась вдохнуть ртом.

Она прижималась к профессору. Бессильному, грязному, почти хладному. Щеки горели от стыда и желания оттолкнуть от себя пропахшее потом и страхом тело. Но было холодно и сыро. Слишком сыро.

За решетками шипели монстры. Большие, маленькие, с огромными желтыми клыками или шипастой трубкой вместо рта, с копытами или острыми как бритва лапами, с круглыми, почти рыбьими жадными глазами или россыпью черных бусинок, от которых стынет в жилах.

Они голодные.

Им тоже холодно.

Уайт спала урывками. Стоило только отяжелеть векам, как в усталый мрак ее сознания врывался рык и скрежет. Как на нее набрасывались эти жуткие создания, разрывая шею и живот. Как с их пастей капала горячая кровь, каждую капельку которой они собирали языком будто великую ценность.

Уайт подскакивала, выла в темноту и плакала. Высохшие дорожки слез осыпались острыми иголочками.

Авалон смеялся над ее жалкими попытками считать дни, и смех его смешивался с кашлем. Уайт первое время хмурилась и тихонько огрызалась, но по итогу действительно сбилась, за что корила себя.

В какой-то момент — когда грань между реальностью и сном размылась особенно сильно — она услышала леденящий душу звук шагов. Тяжелых, металлических, вкус которых оседал на кончике языка, а запах врывался жарким дуновением в нос.

— Фобос! — заскрежетал голос.

Тот самый голос.

Уайт сжалась. Как ей хотелось, чтобы Авалон очнулся, встал и, отряхнув белый костюм от невидимой пыли, защитил ее. Но он лишь протянул тихий неразбочивый стон да скатился с ее плеча на грудь.

Лорд Даркар медленно шел между клетками. Он бросал что-то монстрам, от чего те с радостными визгами кружились вокруг себя, брызгая ядовитой слюной в разные стороны.

И только один из монстров сидел смирно. Он терпеливо ждал своего хозяина и осторожно — почти с благоговением — принял еду из костлявых