Волчья ягода - Екатерина Началова

***

В управу меня вызвали... никогда. На своей памяти, я ходила туда два раза: в первый раз, чтобы выйти замуж, во-второй — чтобы развестись. У людей в деле брака все заведено проще, не как у великородных. Те-то руки режут, их кровь сильна настолько, что о смешении в магической книге сразу записывается. А у нас, у людей, кровь слабая, Силы нет, поэтому резать руки или нет, нам не важно. Важнее в управе записаться, да Порядку поклониться в храме. Не так волшебно может, зато и брак расторгнуть легче, хоть это и не приветствуется.

Пока шагала, нервничала, думала.

Зачем меня могут вызывать в управу? Небось не для того, чтобы наградить. Награждать у нас не предпочитали, про то больше забывали. А вот наказывать... О проступках помнили прекрасно.

Управа возвышалась над селом как аист, задравший длинную шею вверх. Алый острый шпиль торчал вверх, а белое длинное тело здания было заметно издалека. Здесь принимал глава села, размещался следящий за порядком, зал заседаний, архивы, тюрьма, казна. В последней обычно хранилось зерно.

Главой нашего поселения значился Митрин — здоровенный мужик, который в управе обычно и не заседал. При большом хозяйстве своих дел немало: и семья, и стада, и земля... Но сейчас Митрин сидел за широким столом, недовольно дергая пыльным сапогом, щедро испачканном в навозе. Рядом с ним стоял Дарун, наш смотритель за порядком.

Оба ждали как будто бы меня.

— Сядь миса, — холодно произнес Дарун. Значок власти на полурасстегнутом мундире груди блеснул сталью.

Нехорошее предчувствие, подползшее к ногам еще на подходе к управе, теперь крепко обняло меня за пояс. Я нервно вытерла повлажневшие ладони о подол.

— В чем дело? — бодрясь, спросила, усаживаясь на побитый деревянный стул. Перекрещенные рамы на оконце, вдруг показались мне тюремной клеткой.

Не глядя на меня, Митрин, с трудом зацепил тостыми пальцами тонкий серый листок и зачитал, наполняя небольшую каменную комнату густым басом:

— Мы, совет семи старейшин великого рода Волка, сообщаем о нарушении со стороны рода людей. В третью луну этого месяца на нашей территории была обнаружена человеческая женщина, добывающая корни эускариота. Женщину заметили свидетели. Она оставила собственный нож и запах, который также засвидетельствовали. Определено, что всего женщина унесла девять корней с нашей территории. От имени рода Волков напоминаем, что добыча, охота и просто нарушение наших границ неприемлемы. Требуем разыскать и добровольно выдать совершившую деяние женщину для наказания по закону Порядка. В случае неподчинения или молчания, больше, чем на два дня, оставляем за собой право выслать охотников.

— Подписано семью старейшинами, — медленно договорил и обратил пристальный взгляд на меня. — Что скажешь, Аса?

Я смотрела на черный герб волка, оттиснутый на бумаге, и ошеломленно молчала.

«Что скажу?! Что скажу?!»

Лицо точно пошло пятнами.

— Да врут они, бэр! — выпалила. — Врут как дышат! Это неправда все! Точнее... я была там, да. Случайно перешла границу, не специально, не поглядела! Но корни с их территории я не забирала! Ни одного!

— А нож? — молвил Дарун, который все это время истуканом стоял рядом с главой.

Заколебалась.

— Нож оставила, — признала, после паузы. — Но корни не брала, нет! Я же не спятила, чтобы у Волков красть! Я туда только пришла, как они меня прогнали. Больше не возвращалась! Могу кровью поклясться!

Смотритель презрительно хмыкнул, явно не веря моим словам. Митрин тяжело вздохнул и, наконец, посмотрел мне в глаза из-под грузно нависших век.

— Аса. Я тебя понимаю, ты ж не деньги крала, а корни добывала для лечения... Лично я все понимаю, не осуждаю, но сделать ничего не могу. Тебе придется отправиться к ним. Там можешь клясться как угодно. Официальный вызов имеется! — он потряс в воздухе листом. — Теперь Волкам надо доказывать, не мне.

Холодея, я вскочила.

— Не пойду я к ним, бэр! — от несправедливости я пнула стул и он со скрипом отодвинулся на шаг.

— Ты мне тут не скалься! Не пойдешь сама, поведем силой! — повысил голос Дарун, делая шаг ко мне. — Границу же ты нарушила?

— Случайно!

— Этого достаточно! Мы не можем тебя не отдать! Свидетели, запах, улика... пропажа! Нечего тут рассусоливать, все решено! — безжалостно вывел он.

— Да как же...

— Они правы, — хмурясь молвил Митрин, разом легко перебивая и мой голос и голос Даруна. — Закон на их стороне, тебе придется ответить! Не отдам — уже мне голову вон, Аса! — он растопырил два пальца около толстой шеи и все его крупное лицо побагровело. — Не могу я великородным сопротивляться.

Я тяжело опустилась назад на стул. Ноги не держали.

— Что они со мной сделают? — прошептала. Голос резко сменился на сипящий. Митрин глянул на Даруна. Тот прижал подбородок к груди и долго подумал.

В управе наступила тишина, в которой что-то звенело. Кажется, это звенело внутри меня.

То дрожь.

— От тебя зависит, — заключил смотритель. — Ты повинись, по-женски разжалобь их, не серди... Тогда малой кровью отделаешься.

«Малой кровью?!»

— На рассвете отведу тебя к границе, — добавил он, как будто мне этого всего было мало. — Бежать не вздумай.

***

Камешек в окошко звонко звякнул об стекло, отвлекая меня от грустных мыслей.

Я уже и посердилась, и поплакала, и обсудила все с матушкой. Как ни крутили, выходило, что идти мне к Волкам за несправедливым наказанием. Не убежать от Волков, выследят. Да и куда? В лес? Эти найдут где угодно...

Непонятно было только, кто на меня донес. Те двое, наверное, и донесли...

Тогда зачем отпустили?

И кто выкопал корни? Сами Волки или кто другой?

Непонятным было многое.

Я думала, что эускариот раздобыл тот чужак, а то и сами Волки, и все на меня свалили. Матушка горестно вздыхала и говорила, что такова воля Порядка.

— Аска! Аска! — тихий голос Олова за окном вызывал меня на улицу, как в детские годы.

Закутавшись в платок, вышла к нему. На небе уже зажглись звезды, дул прохладный ветер. Село погрузилось в уютную дрему. Олов ждал меня, сидя на крыльце.

— Чего ты? — вполголоса спросила вместо приветствия, присаживаясь рядом. — Бальзама надо матушке? Как она?

— Кряхтит... Я не за тем, — отмахнулся. — Слышал, тебя Волки для наказания потгебовали... Судачат все.

В ответ я только шмыгнула носом. Судачат... Еще этого не хватало. Все село будет болтать об этом не то, что дни — недели. А может и всегда. Я еще не успела подумать о перспективе такой огласки, но, как представила, тотчас ощутила тошноту в горле.

«Не быть мне травницей...»

— Боишься? — спросил.

Кивнула, ничего не говоря. В горле все еще стоял ком. И опять страх, только теперь он стал больше.

Олов сочувственно приобнял меня за плечи, я всхлипнула, прижимаясь к его боку. Он хороший, этот рыжий мальчишка, он как я — неостепенившийся, хотя и рукастый, хозяйственный... У меня с подругами как-то незаладилось, ни одной настоящей, а с мальчишками дружила. Жаль, сейчас все женаты. Нормальные жены с незамужней подругой запрещают общаться, один Олов в друзьях и остался...

Он потянулся ко мне шершавой рукой, и только тут я обнаружила, что мужские губы уже совсем близко, явно намереваясь меня поцеловать.

— Ты что делаешь? — отпрянула, мигом отсаживаясь так, чтобы создать между нами воздушный коридор.

Друг смущенно кашлянул.

— Слыш, я тут... подумал, — он начал запинаться, картавя еще сильнее. — Волки ведь право собственности пгизнают, метки чуют. А ты ничья... Если я тебя... А ты к ним... То они не тгонут, понимаешь?

Меня всегда смешила его «р», но сейчас не до смеха. Прижалась спиной к шершавым прохладным доскам.

— Что? Ол, ты...

— Сегьезно. Ты погаскинь мозгами...

Его голос оставался смущенным, но серьезным.

Я же судорожно соображала.

Еще и ЭТО?!

Может Олов и прав, но... С ним? Может и не все так плохо!

Он придвинулся ко мне, и теперь я вскочила.

— Нет, — однозначно отказалась без долгих размышлений. — Нет, нет, никак! Я не могу. Мы же друзья. Я не хочу... Я, ты... Это невозможно!

Я толком не видела его лица, но услышала, как он усмехнулся в темноте.

— Н-да... Ну, как хочешь.

Больше нам не говорилось. Несколько минут в неловком молчании