Кармен. Комсомол-сюита - Зоя Орлова

— Ну ладно. Будем ждать твой сюрприз. Целуем тебя, Мулечка. Удачи!

Папа… Он всегда такой спокойный, разумный. Весь шум в нашей семье был от мамы. Она и наорать могла, и повизжать, и вообще шикарно поскандалить, если считала нужным. Я думаю, выдержанный характер моего папы — это его наследственная черта от далекого предка, француза Базиля Ларти́ка, который застрял в ужасных русских снегах в 1812 году, да так и остался жить в России. Смирился с судьбой, обрусел, стал Василием и научил своих детей спокойно принимать любые повороты в жизни. Только фамилию сохранил и передал потомкам — Ларти́к. Я читала, что такие фамилии, с Ла- в начале, характерны для Нормандии и Северной Франции. Так что я — потомок самого настоящего, чистокровного француза.

Мулей меня называли только родители. Они когда-то вместе посмотрели фильм «Подкидыш» и были в восторге от актеров, от девочки Вероники Лебедевой, сыгравшей главную роль. Вся страна тогда начала повторять фразу персонажа Фаины Раневской «Муля, не нервируй меня». И папа первый назвал меня Мулей. Это смешное домашнее имя легко прижилось.

Даже мама стала звать меня Мулей. Хотя когда я родилась, именно мама настояла, чтобы меня записали в роддоме, а потом и в ЗАГСе как… Кармен. Мама обожала новеллу Проспера Мериме про роковую красавицу и бесстрашных контрабандистов. Потом папа дал ей послушать пластинку с записью оперы «Кармен» на французском, и мама «умерла» от страстной хабанеры: «У любви как у пташки крылья…».

Так что выбор имени для дочери был однозначным — Кармен, и точка. А что? Кармен Антоновна Ларти́к — звучит. А кто скажет «нет», получит по лбу. Для всех остальных, для друзей и знакомых я просто Кира.

* * *

Самолет пошел на посадку. Стюардесса прошла по салону, проверила, все ли пристегнуты. Я судорожно глотала слюну, мусоля во рту очередной мятный леденец. Я ненавижу мятные леденцы, но в полете меня моментально укачало и только эти противные «сосачки» помогали мне справиться с тошнотой хотя бы отчасти. Я даже порадовалась, что обошлось без рвоты и пакетиков. Самолет снижался, в иллюминаторе побежали полосы разметки, силуэты других самолетов, стеклянные стены аэровокзала. «Полет окончен! Счастливого пути, дорогие товарищи! Пожалуйста, не забывайте ручную кладь», — мелодичным, поставленным голосом сообщила стюардесса.

На ватных ногах, бледная от тошноты, я протопала в здание аэровокзала и встала у ленты транспортера, высматривая свой чемодан, раскрашенный под божью коровку. Потом, уже с чемоданом, пришлось ломануться в дамский сортир, где меня славненько вывернуло, до печенок. Пришлось сесть на чемодан и отдышаться, а потом я старательно умылась, подкрасила бесцветные губы и щедро накидала махровой туши на ресницы. Придя в себя, я вышла в пассажирский зал. Я уже жалела о своем решении. Я готова была первым же самолетом рвануть обратно в Москву.

Дурная голова ногам покою не дает. Если я сейчас позвоню родителям и скажу, что передумала, то, уверена, уже через сутки я буду сидеть с ними в уличном кафе и хрумкать горячие круассаны, есть сыр и запивать ароматным кофе, и мама будет пытаться подлить мне в чашку сливок.

Я застыла, тупо пялясь на свое отражение в стеклянном окошке киоска Союзпечати. Нет, назад нельзя. По крайней мере не сейчас, не сразу. И кофе со сливками я терпеть не могу. Я люблю просто черный кофе.

Из аэропорта до города сорок минут на маленьком жестком автобусике, прозванном в народе «таджичкой», потом на трамвае до автовокзала. Там еще три часа ожидания и еще два с половиной часа езды в междугородном автобусе «Турист», в мягком анатомическом кресле. Я проспала почти всю дорогу. Когда открыла глаза и посмотрела в окно, увидела длиннющий белый транспарант с большими красными буквами «Привет советским воинам-освободителям от немецко-фашистских захватчиков!».

— Привет, захватчики, — проворчала я, собираясь потереть заспанные глаза. Но вовремя вспомнила, что у меня же ресницы накрашены. — Руки бы вырвать тому, кто составил текст для этого транспаранта. Что за придурок! Надо ж было тире ставить после «воинам», а то получается, что немецко-фашистские захватчики радостно шлют нашим воинам кокетливый привет. Идиотизм…

Автобус подрулил к маленькому зданию из красного кирпича, остановился и с шипением открыл дверь салона. Я поправила сумку-котомку через плечо, взяла в одну руку маленький, но увесистый чемоданчик с пишущей машинкой, второй рукой подхватила свою «божью коровку» и храбро шагнула из теплого автобуса в новую жизнь, прямо в самую середину огромной мутно-серой лужи. В славном провинциальном городке только что закончился настоящий летний ливень, а я и не заметила, проспала.

Белые лаковые туфельки на блестящей черной платформе тут же ушли на глубину, пискнув «sos» мелкими пузырьками. Подол светлого джинсового пальто окрасился серыми разводами. Чистой осталась только юбка, потому что была мини и скрывалась под летним пальто. Зашибись… Я стояла посреди огромной лужи и в своих импортных цветных шмотках, с ярким чемоданом в руке, наверное, выглядела так же нелепо, как Эйфелева башня посреди капустного поля. «Это Родина, сынок», — всплыла в памяти фраза из анекдота про глистов.

Туфли уже не спасти. Но и стоять тут, на радость местным жителям, я не собиралась, мне же надо добраться до конкретных людей, которые должны принять меня на работу и обеспечить жильем. Вот только понять бы, в какую сторону шагнуть из этой чертовой лужи?

Прямо передо мной, подняв ленивую грязную волну, затормозил четыреста двенадцатый «Москвич» горчичного цвета. Из распахнутой дверцы ко мне протянулась мужская рука…

Глава 2

На новом-новом месте

— Девушка, давайте-ка помогу… — услышала я сочный, низкий мужской голос.

Я не успела ответить. Через минуту мой красный чемодан и пишущая машинка покоились на заднем сидении автомобиля, а на переднем сидении я грела свой озябший зад в мини-юбке и мокрые ноги в грязных туфлях. Водитель, серьезный дядька, с кудрявой шапкой седеющих волос, повернул ключ зажигания и вырулил из лужи. «Сейчас он наверняка скажет что-нибудь до тошноты банальное, вроде „откуда такая красота в наших краях“ », — подумала я, поджимая ноги.

— И откуда же такая красота в наши края залетела? — спросил дядька. Оценивающий взгляд его синих глаз сверкнул веселым любопытством. — Куда прикажете отвезти?

— Красота из Москвы, — как можно более невозмутимо заговорила я. Пусть не думает, что смутил меня своими банальностями. Я к таким подкатам