Две хризантемы - Рико Сакураи

Неожиданно удача повернулась к самураю лицом: император тяжело заболел, Хидэёси, в свою очередь, не скупился на подкуп и посулы, чтобы стать регентом и Верховным сёгуном. Теперь же Хидэёси был обеспокоен проявлением чрезмерной самостоятельности юного Гендзи. Подписать прошение Оды Нобунаги без его ведома – неслыханно! Неужели этот отпрыск императорского рода умеет проявлять характер? Неужели он будет таким же, как покойный отец, который никогда полностью не доверял предыдущему сёгуну?

Хидэёси также помнил о том, что Нобунага был верным слугой почившего государя. Конечно, он догадывался, что это была не просто преданность господину, а нечто большее. Здесь была замешана красавица Аояги. Ее симпатии по отношению к Нобунаге были явными, но правитель никогда не высказывался против того, что императрица излишне благоволит к князю.

Теперь же Нобунага снова приближен, да еще и обласкан юным императором. Увы, но советник Фусю, этот старый лис, отказался от тысячи рё, предложенных посредником регента. Как ни старались верные люди регента склонить сановника на свою сторону – безуспешно, он был предан трону Аматэрасу и видел в служении императору смысл всей своей жизни.

В последнее время регент все чаще стал подумывать, не послать ли в подарок советнику, скажем, дорогой перстень, пропитанный медленнодействующим ядом. Конечно, такой яд безумно дорог и в стране не найдется ни одного смельчака, согласившегося бы его изготовить. Видимо, придется отправить верного человека в Китай. Уж там, особенно в Пекине, можно при желании найти что угодно.

«Что ж, остановлюсь на подарке для старого Фусю… Он прожил слишком долгую жизнь… А если он не примет подарок?.. Надо найти нужного человека, которому советник доверяет. Или доверял… Медлить нельзя: императорская казна будет неустанно пополняться за счет доходов Нобунаги. Не хватало еще, чтобы мальчишка направил эти средства на укрепление своих войск…» – размышлял регент.

Тоётоми взглянул на наложницу – она дремала, тончайшее кимоно было распахнуто, упругая грудь притягательно вздымалась при каждом вздохе. Он прильнул щекой к животу женщины, погладил ее стройные ноги и ощутил желание.

Тория, старший сын регента и сёгуна Тоётоми Хидэёси, скучал. Отец постоянно заставлял его совершенствоваться в военном искусстве, чем вызывал откровенное раздражение сына. Тория, рожденный от любимой жены Манами, к разочарованию Хидэёси, рос ленивым, изнеженным, не проявляющим ни малейшего интереса к делам семьи и сёгуната.

Вот и сейчас он попросту лежал на циновке в своих покоях, предаваясь любимому занятию – безделью. Поначалу сёгун пытался заставить сына блеснуть на поле боя, но безуспешно. Тория вел себя безынициативно, порой даже трусливо. Увы, но сёгуну, достигшему столь желанных высот власти, пришлось признать: старший сын не удался. И в кого только такой уродился?

Иногда у Хидэёси закрадывались подозрения, что Тория – не его сын, а плод неверности его любимой жены. Ведь он часто оставлял ее одну в замке Исияма, удаляясь в Киото по делам государственной важности. Даже допуская возможность измены, сёгун не мог предположить, кто же из его вассалов наградил Торию столь дурной кровью. Перебирая одного претендента за другим, сёгун терялся в догадках. Его размышления обычно сводились к тому, что все-таки Тория его сын, в этом нет сомнений: ведь внешне они так похожи!

Недавно Тории достиг того возраста, когда юноша становится мужчиной, воином, мужем и нередко отцом.

Но он не проявлял интереса к военному ремеслу. И как ни старался Хидэёси, нанимая лучших киотских куртизанок, настоящего мужчины из него так и не вышло. Тория был слаб, и потому семяизвержение свершалось мгновенно, стоило ему лишь прикоснуться к обнаженной груди женщины.

В последнее время Тория занимал себя тем, что рисовал в своем воспаленном воображении непристойные сцены, которые он просто мечтал осуществить с какой-нибудь женщиной. Но отец, отчаявшись, перестал нанимать киотских красавиц, предпочитая посещать их сам во время пребывания в столице.

Доведя себя порой подобными фантазиями до исступления, Тория метался по своим покоям как безумный, круша все попадавшееся на пути. В этот раз он представлял непристойную картинку с участием Мику, старшей наложницы своего отца.

Мику была не молода, десять лет она посещала спальню Хидэёси. Женщина была искусна в любви, но, увы, со временем господин охладел к ней, предпочитая киотских красавиц и наложницу.

Мику с достоинством приняла свою участь, но не посмела просить о милости выдать ее замуж. За время своего фавора она родила Хидэёси двух дочерей, теперь же вела затворнический образ жизни, редко покидая личные покои.

Тории нравилась Мику, он питал по отношению к ней чувство, природу которого определить невозможно.

Вероятно, оно зародилось давно, когда он еще мальчиком проводил время рядом с перегородкой спальни, где отец и Мику предавались любви.

Однажды мать застала Торию за его недостойным занятием. Ее гордость и честь были уязвлены.

Манами ничего не сказала мужу, только пожурила сына, который так и не оставил своих занятий, став осторожнее. Вскоре у Тории появилась другая привычка: подглядывать за девушками, когда они принимают ванну офуро.

Тория засунул кинжал за пояс и направился в восточное крыло Исиямы, где жила Мику. В голове царил хаос – юноша точно не знал, для чего он идет к наложнице и чего от нее желает.

Перед входом в Восточное крыло Тория замялся; внезапно его охватил страх, но, преодолев его, юноша все же раздвинул перегородки и вошел внутрь. Миновав охрану, он оказался в покоях Мику – они были изысканно и богато обставлены. Хидэёси умел быть благодарным по отношению к наложницам, подарившим ему лучшие минуты жизни.

Женщина рисовала, из-под кисточки на бумаге появлялись причудливые птицы. Она подняла голову и удивленно взглянула на нежданного гостя:

– Господин Тория, вы решили навестить меня?

– Да…

Мику жестом пригласила юношу присесть на татами, что он тотчас не замедлил сделать.

– Как себя чувствует госпожа Манами? – из вежливости поинтересовалась хозяйка покоев.

– Благодарю… с ней все хорошо…

Мику улыбнулась.

– Может быть, вы хотите присоединиться к моему занятию? Это не сложно, – предложила она.

Тория растерялся. От его решительности и болезненных фантазий ровным счетом ничего не осталось.

– Пожалуй… – согласился он.

Мику положила перед гостем чистый лист рисовой бумаги и поставила тушечницу с кисточкой. Тория растерянно посмотрел на все эти атрибуты:

– Что я должен делать?

– Рисовать…

– Но я не умею…

– Тогда давайте займемся каллиграфическим письмом, – неожиданно предложила Мику.

Тория кивнул, взял в правую руку кисточку, обмакнул ее в тушь и замер.

– Не знаю, что написать, – признался он.