Дело смерти - Карина Халле

Я вскрикиваю от неожиданности, а он хрипло вздыхает, прижимая меня одной рукой, другой стаскивает с меня штаны и нижнее белье, пока я не остаюсь полностью обнаженной.

Он шипит, замирая на мгновение, затем хватает мои руки и прижимает запястья к пояснице.

— Хочу обездвижить тебя, — бормочет он, его голос хрипит от вожделения. — Пришпилить тебя, как бабочку. Чтобы восхищаться твоей красотой, знать, что ты поймана, что ты моя, — он с дрожью выдыхает. — Это пугает тебя? — тихо добавляет он. — Не так много женщин понимают мои желания, по крайней мере, в спальне.

— Пугает в хорошем смысле, — говорю я ему приглушенным голосом, ведь моя щека лежит на столе. — И я прекрасно понимаю. Это то, что мне нужно.

— Тебе понадобится стоп-слово. Чтобы я понял, что зашел слишком далеко. Я не хочу причинить тебе вред.

— Океан, — говорю я, это слово срывается само собой.

Он издает счастливый вздох.

— Океан. Идеально. Ты идеальна для меня, Сид.

«Потому что ты нашел родственную душу во мне, порочную душу, что видит твою такую же порочную», — думаю я, но не говорю вслух. Слишком уж это банально и сентиментально, слишком пафосно для того, что на самом деле произойдет, а произойдет чистый, грубый секс. Я могу быть такой, когда мне хорошо; я влюбляюсь быстро, но никогда не держу это в себе. Мне сразу хочется рассказать всему миру, или по крайней мере тому, к кому испытываю чувства, но они обычно от этого только убегают.

Вот почему я говорю ему лишь:

— Свяжи меня. Пожалуйста, доктор.

По крайней мере, тогда один из нас не сможет сбежать.

Он сглатывает, похоть затуманивает его глаза.

— Не шевелись, — говорит он, отсылая к моему сну.

Возможно ли, что мои сны о будущем?

Пока он исчезает где-то, я смотрю на картину на стене. Во сне это было одно из надгробий, но сейчас это орел, слава богу. Я выключаю воспоминание о той ночи из головы, отказываясь думать о том, что произошло прямо перед тем, как я оказалась здесь.

Кинкейд возвращается в каюту.

— Хорошая девочка, — говорит он, и от этой похвалы я краснею. — Слушаешься приказов. Возможно, я буду снисходительнее к тебе.

— Не надо, — говорю ему, прижимая щеку к дереву. — Я этого не заслуживаю.

Он усмехается, и я слышу звук чего-то разматываемого.

Веревка.

— Ты права, моя игрушка, — рычит он. — Но это я буду судить, а не ты. А теперь заткнись нахер и не говори, пока тебя не спросят.

Боже правый. Да, доктор.

Он снова хватает мои запястья, обматывая их веревкой. В отличие от веревки из моего сна, эта — мягкая и гладкая, такая же, какую используют для парусов на палубе. Закончив с запястьями, он пропускает веревку под моим телом, обматывая ее до плеч и обратно вниз, под ягодицами и поверх бедер, стягивая вместе, пока я не оказываюсь полностью обездвижена.

От того, что он связал меня в стиле в стиле Шибари24, хочется буквально растаять.

«Это воплощение мечты», — не могу я не подумать. — «В прямом смысле».

— Идеально, — хрипло бормочет он, проводя рукой по моему телу, следуя за переплетениями веревок. — Почти шедевр.

Затем я слышу, как он расстегивает ремень. От этого мое сердце начинает колотиться о грудную клетку, а тело будто охватывает огонь. Я готовлюсь к тому, что он сейчас ударит меня им.

Но, к моему удивлению, он оборачивает ремень вокруг моей шеи, затягивая его, как ошейник. Не настолько, чтобы задушить, а так, чтобы держать под контролем, что он и демонстрирует, слегка дернув за него.

— Вот так, — говорит он. — Теперь это шедевр. Теперь ты по-настоящему моя.

Я слышу, как он снимает кофту и брюки. Пытаюсь повернуться и взглянуть на него, но он резко дергает ремень в качестве предупреждения.

— Не двигаться, — приказывает он.

Я сглатываю, чувствуя кожу на шее, и киваю, хотя считаю преступлением, что он разглядывает меня всю связанную и голую, а я не могу даже взглянуть на его тело или его татуировку. Хотя бы знаю, как выглядит его член.

Он встает позади меня, его длинные пальцы сжимают веревку на моей талии, а другой рукой он отодвигает ее там, где она обвивает низ моей попы, освобождая место для своего члена. Головка его пениса упирается между моих ног, дразня там, где я уже вся мокрая.

— Вся промокла, — хрипло говорит он. — Все это для меня, — кажется, он улыбается. — Тебе это понадобится.

Он входит в меня одним резким толчком.

Я вскрикиваю, перед глазами появляются звездочки, пока его член погружается все глубже, до самого основания. Он громко стонет, задыхается.

— Блядь, какая же у тебя тугая вагина, — с усилием выдыхает он, теперь уже обеими руками вцепившись в веревку.

Я и правда чертовски тугая. Слезы наворачиваются на глаза от вторжения, его член вошел так глубоко, что я не могу даже дышать. Меня так растянуло, что боль обрушивается на меня, словно искры.

— Дыши, — говорит Кинкейд, медленно выходя, его ствол скользит по каждому нервному окончанию. — Дыши, моя игрушка. Пропусти это через себя. Ты сможешь выдержать, я знаю.

Делаю вдох, задерживаю его, а затем выдыхаю, и боль начинает сменяться наслаждением, пока моя киска не начинает пульсировать от желания.

— О да, блядь, — хрипло шепчет он, — Вот так. Вот так, милая. Продолжай принимать.

Он снова входит в меня, и на этот раз я готова — я раскрываюсь, принимая его, ощущая скольжение его члена, влажное и обжигающе тесное. Он попадает прямо в ту точку, от которой все нутро готово взорваться.

— Я буду пользоваться тобой, — выдыхает он, начиная двигаться быстрее, его бедра ударяются о мою плоть. — Скажи, что ты моя.

— Я твоя, используй меня, — вырывается у меня с придыханием.

— Скажи, чтобы я наполнил тебя до краев, чтобы все вытекало из твоего ротика, — он издает хриплый стон.

О, Господи, помилуй.

— Наполни меня… чтобы потекло изо рта, — повторяю я и, запинаясь, добавляю: — Пожалуйста, Доктор.

— Черт, — клянется он. — Ты точно знаешь, что сказать. Маленькая шлюшка, да? Готова отдаться, чтобы ею просто пользовались? Чтобы я тебя трахал?

— Да, — я стону. Мое тело извивается на столе, а яхта под нами начинает ритмично покачиваться в такт его неистовым движениям. — Пользуйся мной, прошу. Возьми все, что хочешь, я умоляю.

Из его груди вырывается низкий, гортанный стон, и он ускоряется. В его движениях сквозит грубость, даже жестокость — он входит в меня резко и глубоко, его руки тянут веревки, и те впиваются в кожу. Время от времени он