Я спереди! - Мари Секстон

Она рассмеялась.

— Как пожелаете!

Следующий час мы провели, бродя по тыквенным зарослям и наполняя тележку гадкими утятами из тыквенного мира. Наоми никогда не хотела идеальных утят и отвергала все, что показывал ей Ламар. Она хотела комковатых. Пятнистых. Тех, что были неправильной формы. Тех, мимо которых она проходила снова и снова.

— Зачем брать эту? — спросила она, когда Ламар протянул ей толстую круглую тыкву.

— Потому что она идеальна.

Она закатила глаза, глядя на него.

— Это значит, что у нее не возникнет проблем с поиском кого-нибудь, кто отвезет ее домой, — сказала она. — Но эту, — она указала на одну из них, которая больше походила на орешек, чем на тыкву, — эту нужно спасти.

Ламар повернулся ко мне, подняв брови в немом вопросе.

— Ты никогда не выиграешь, — сказал я ему. — Ты можешь купить самую красивую, но потом она только заставит тебя чувствовать себя виноватым.

Мы поехали домой с восемью бугристыми, пятнистыми и далеко не круглыми тыквами. Я заказал пиццу, а Наоми тем временем разрезала бумажные пакеты из-под продуктов и разложила их на полу кухни. Затем мы все сели, скрестив ноги, и принялись выковыривать тыквенные внутренности. Наоми отделяла семечки от мякоти. Она замачивала их в соленой воде, затем тщательно обжаривала, но никогда не съедала ни одной. Я потихоньку выбрасывал их где-то перед Рождеством.

— Думаю, что подарю этому парню один огромный глаз, прямо в центре этого маленького кратера. Что вы об этом думаете? — спросила она Ламара.

— Звучит отвратительно, — сказал он, к ее большому удовольствию.

Не успел я опомниться, как они уже смеялись, как маленькие дети, и швыряли друг в друга горстями тыквенной массы через всю комнату. Я молча наблюдал за ними, чувствуя себя отстраненным от их простого, невинного смеха. Они легко двигались вместе. Между ними чувствовалась некоторая официальность, но в то же время они умудрялись быть игривыми. Наоми называла Ламара «мистер Франклин», вместо того чтобы обращаться к нему по имени, и было легко понять, почему из Ламара получился такой хороший учитель. Он никогда не говорил с ней свысока, но вызывал определенное уважение, в основном потому, что отражал это уважение к ней в ответ. Мне стало больно при виде их, смеющихся и играющих вместе, как будто они знали друг друга всю свою жизнь. Я вспомнил, как мы с Ламаром гуляли по кукурузному лабиринту. Солнце отражалось от его волос, и они были почти такого же цвета, как сухие стебли кукурузы, окружавшие нас. Мимо нас проходили другие пары, многие из них держались за руки, и я жаждал этого невинного дружеского жеста, хотя мое сердце и возмущалось при мысли о том, что меня увидят держащимся за руки с другим мужчиной. Теперь во мне вспыхнуло то же самое ужасное желание.

Ламар принадлежал этому месту.

Ламар не мог остаться.

Мы разложили гротескные творения Наоми на переднем крыльце. Мы подсветили их все и отошли в сторону, чтобы полюбоваться.

— Разве они не фантастичны? — Спросила Наоми.

— Они действительно великолепны, — сказал ей Ламар, и я не думал, что он лжет.

— А потом мы можем использовать их для приготовления тыквенного пирога. — Она повернулась к Ламару. — Вы ведь придете на День благодарения, верно?

Он повернулся к ней, а затем ко мне, но в свете тыквенных фонариков выражение его лица было трудно разобрать.

— Я не знаю.

— Мы еще не решили, что будем делать на День благодарения, — сказал я, пытаясь взглядом заставить Наоми замолчать.

Она улыбнулась мне.

— Мы будем праздновать здесь, — с вызовом сказала она.

— Но бабушка с дедушкой...

— Ну и черт с ними.

— Наоми, — пожурил я ее. — Не говори так.

— Ну, ты же знаешь, что будет лучше, если мы поступим по-моему.

Ламар, казалось, почувствовал, что оказался в центре продолжающегося семейного обсуждения. Он повернулся к тыквам и сделал вид, что отошел на несколько шагов в сторону, якобы для того, чтобы получше разглядеть ухмыляющиеся физиономии тыкв.

— Мы поговорим об этом позже, — сказал я Наоми, но представил, как готовлю рядом с Ламаром в День благодарения. Я не мог отрицать, что эта мысль согрела мне сердце. Это было идеальным символом моего самого сокровенного желания: открыто разделить с ним свою жизнь. Чтобы он сидел напротив меня за обеденным столом каждый божий вечер, не только играя в Лего, но и готовя еду и помогая Наоми с домашним заданием.

Но этого никогда не случиться. От осознания этого у меня комок подкатил к горлу.

В конце вечера он забрался на пассажирское сиденье моей машины, и я отвез его домой с тяжелым сердцем.

— Мне было весело сегодня, — сказал он. — Спасибо, что пригласили меня.

— Не за что, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно, и изо всех сил стараясь, чтобы отчаяние и растерянность не изменили моего тона. — Хотя, на самом деле, это не моя заслуга. Это была идея Наоми.

— Тогда я поблагодарю ее завтра. — Он взглянул на меня, и я понял, что он почувствовал что-то неладное. — Что такое? — подтолкнул он.

— Я просто... — Я так безумно влюблен в тебя, что ничего не понимаю. Я так зол, потому что не могу сказать тебе правду. Я не мог найти простого ответа. В итоге я сказал: — Я действительно рад, что ты поехал с нами.

Я хотел, чтобы это прозвучало непринужденно, но у меня ничего не вышло. Мне казалось, что каждый удар моего сердца был вложен в это простое предложение. Я хотел вернуть все назад и скрыть правду об этом, отрицать его силу и каким-то образом заглушить тот ужасный, ненасытный голод, который я испытывал по его присутствию. Мне казалось, что я озвучил ужасное осознание того, что без него я неполноценен. Что я дал силу его пустой тени, которая следовала за мной по пятам все те дни, когда мы были в разлуке.

— Ламар, — сказал я, хотя и не знал, что собираюсь сказать дальше. У меня перехватило горло, в животе стало слишком легко, а руки слишком дрожали.

Он положил руку мне на бедро, и мне пришлось заставить себя дышать.

— Я знаю, — сказал он.

Мы не разговаривали. Это было все, что я мог сделать, чтобы добраться до его дома. Я продолжал держать руль трясущимися руками и нажимал на тормоз и газ в нужное время. Я подъехал к краю тротуара, припарковал машину и заглушил двигатель. Я едва мог дышать, когда повернулся к нему. Я с трудом сдерживал себя. Он наблюдал за