Имя Кати - Павел Николаевич Губарев

Её психиатр, тот самый, который так удачно загипсовал болезненные воспоминания, рекомендовал ей не пренебрегать «простыми бесплатными удовольствиями». Анна и не пренебрегала. Она вдыхала запах кофе, вдыхала запах листьев и представляла, что бариста только что накапал осеннего сиропа ей в стакан. Анна стояла так, чтобы не видеть «Пару старых туфель»: огромные стекляшки нависали над ней и давили, хотя и притворялись уютными.

Мимо неё прошла стайка подростков. Анна знала, что они бегают в заброшенное офисное здание неподалёку. Сколько раз она уже их видела? Пять, шесть? Она даже начала их различать: вот девочка, которая всегда носит на голове что-нибудь смешное и яркое. Вот толстый мальчик, которого наверняка прозвали Сало или Жир. Вот необыкновенно красивая девочка, которая одевается по моде но, кажется, уже устала от того, что на неё все оборачиваются.

Анне хотелось сбросить лет пятнадцать-двадцать, снять деловой костюм, нацепить куртку на размер больше, подвернуть рукава, надеть кепку и пойти с этой компанией. Нырнуть в офисную коробку с того входа, где никогда не работает камера наблюдения, и там… что они там делают? Играют целыми днями в нарды? Целуются по углам? Сидят в очках, сражаясь целой бандой с виртуальными орками? Анна не знала.

Когда-то, кажется, у неё была такая же компания. Но эти воспоминания были под тремя слоями заскорузлых бинтов. До поездки в Малайзию Анна не помнила ничего. Теперь — из-за этой сволочи Кея — она смутно ощущала, как на вид этих подростков в душе у неё что-то отзывается.

Что именно отзывается? Ей и хотелось, и не хотелось знать: только позавчера она была у психиатра, тот наговорил ей психотерапевтических пошлостей и дал ей посмотреть на воспоминания. Анне даже не пришлось просить: врач привык, что в каждый визит она просит кибергипноз и гуляет по своей памяти, разглядывая то заснеженные, то загипсованные фигуры, словно человек, который каждый вечер поднимается на чердак, чтобы убедиться, что всё на месте, но ленится поднимать с вещей чехлы, поэтому просто разглядывает невнятные очертания своих скромных богатств.

Так Анна каждый четверг оказывалась в саду белых фигур: невнятные очертания людей и вещей, покрытых то снегом, то гипсом, то пудрой, а иногда и обросших мраморной чешуёй.

Врач сказал, что нет ничего зазорного в том, чтобы убедиться, что твоя память на месте. Даже если прямо сейчас нельзя соединить сознательное с бессознательным, это не повод подкармливать тревогу. Анна с детства не любила покровительственный тон, но смолчала. Возможно, ей показалось глупым ставить на место психотерапевта: ты пришла, чтобы тебе помогли подружиться с собственной головой, вот и следи за тем, чтобы голова тебе не мешала. А может быть, к четвёртому десятку Анна наконец-то стала понимать, что когда человек говорит с тобой заботливым, покровительственным тоном, то, может быть, он действительно хочет тебе помочь, а не пытается тебя контролировать, воспитывать и укрощать. И можно позволить себе быть с ним подобрее. Простая мысль, но иногда самые простые мысли труднее всего себе объяснить. Иногда бывает нужно, чтобы мысль просочилась в тебя по капельке.

Анна поймала себя на том, что думает взрослые, рассудительные мысли. «Иногда бывает лучше промолчать». Добро пожаловать в мир тёплых носков и ежемесячных платежей. Впрочем, может, это ещё не навсегда? Может, она такая только потому, что у неё загипсована часть памяти?

Позавчера Анна смотрела на заснеженные фигуры своих воспоминаний и хотела весны. Врач сказал, что весна непременно наступит, потому что за зимой рано или поздно начинается весна. Всегда. Анна открыла было рот, но прикусила язык: мысль была банальной, но спорить с ней было трудно. Да и глупо отвергать идею только на том основании, что она затёрта, — сказала себе Анна.

Одной из заснеженных фигур, которые встречали её на самом входе в сад, был человек, державший в руках что-то большое. Наверное, он был кем-то важным, раз стоял ближе всех. Наверное, Никита. Позавчера при виде него Анну что-то толкнуло изнутри, и она поняла, что в руках у человека гитара, а сам он — Лёва. «Иногда бывает нужно, чтобы мысль просочилась в тебя мелкими каплями», — это ведь его слова. Она помнила, что Лёва её друг, но не помнила, что именно у неё с ним связано. Да, он любит рассуждать о таких вещах… да, точно. Иногда мысль можно понять только тогда, когда она не выражена словами. Ведь слова — это только ярлыки, указатели, ссылки. Поэтому, когда мы думаем словами, мы думаем о ярлыках, а не о предметах, которые они означают. Это как если бы тебе указали пальцем на луну, а ты бы смотрел на палец и думал, что палец и есть луна. Анна посмотрела на свой указательный палец, потёрла ноготь и снова подняла взгляд на фигуру человека с гитарой, будто ожидала, что тот ей что-то скажет. У неё было чувство, будто она только что вспомнила, кто это, но нет — это был незнакомый человек, и странное возбуждение, которое жило в её груди, быстро исчезло, успокоилось, будто накрытое большим белым одеялом.

Сегодня это чувство вернулось, когда она увидела шнырявших возле её офиса подростков. И это томящее чувство было как рука, которая затекла с самого утра и всё не проходит, или как зуд там, где никак не почесаться.

Анна даже подняла руку, чтобы поскрести ногтями где-то под воротничком блузки, но поняла, что это не зуд: то самое чувство — то ли ностальгия, то ли зависть — переросло в раздражение. Она развернула планшет, нашла виртуальную приёмную местного МВД и с удивлением обнаружила, что она уже трижды сообщала туда о подростках. На третий раз ей ответил человек, а не автоответчик, который неохотно дал понять, что заброшенное здание вовсе не заброшенное, оно находится в аренде у частного собственника, а из-за бардака в ведомстве, который служащий назвал «временными организационными процессами», этих собственников нельзя оперативно найти и заставить навести порядок.

Одно воспоминание, как это обычно бывает, потянуло за собой другое. Это было как падающий карточный домик наоборот: поставишь одну карту — и остальные, до этого лежащие в беспорядке на столе, вдруг стоят одна на другой в симметричной конструкции. Анна вспомнила, что выяснила всё про здание, которое её раздражало: фирма арендовала офисную коробку целиком на 99 лет у города, потом собственники переругались, один из них погиб, а другой ушёл из