Святые Спиркреста - Аврора Рид

Она сужает глаза. — Тебе не нужно срываться на мне. Я не виновата, что ты не общаешься со своими друзьями.

Я бросаю на нее взгляд, хотя не могу отрицать, что она, возможно, права.

— Если это будет передышка от его дерьмовой семейки, — говорю я Захаре, когда мы выходим из павильона, — может, хоть ты будешь с ним повежливее? Я говорю совершенно серьезно, Зи. Сделай над собой усилие.

— Уф. Я же говорила, он не против! Но ладно. В духе Рождества… я перестану называть его собачьими кличками.

— Ты называешь его собачьими кличками? Регулярно?

— Это наша шутка, — неубедительно говорит Захара.

— Ты хуже всех.

Она закатывает глаза и убегает от меня.

В разговоре с Яковым, состоявшемся много позже в тот же вечер, я также ощущаю вонь сигарет.

После ужина Яков спросил, где он может покурить, никому не мешая, и я предложил показать ему место. Вооружившись от темноты и холода старым штормовым фонарем и пальто, мы отправляемся к озеру. Придя туда, Яков приседает на берег, и его сапоги оказываются как раз там, где край озера омывает гальку. Он прикуривает сигарету, а я остаюсь стоять в стороне.

— Мне жаль, что моя сестра — такая заноза в заднице, — неожиданно говорю я.

Я не могу придумать более элегантного способа начать извинения, но сомневаюсь, что Якову есть дело до элегантности. Ему важно сказать то, что он хочет сказать, как можно меньшим количеством слов — умение, которое идет вразрез со всем, что я отстаиваю.

Он пожимает плечами и машет рукой, окурок его сигареты светится красным светом. — Да нет, все в порядке.

— Она сказала мне, что называет тебя собачьими именами.

— Наша шутка, — говорит он.

Хотя Захара сказала то же самое, это прозвучало как ложь, когда она это сказала. Из уст Якова это звучит как правда.

Или так, или сухой сарказм. С ним это почти невозможно определить.

Я слегка нажимаю. — Ты уверен, что не хотел бы провести каникулы с семьей, а не присматривать за Захарой и ее друзьями?

— Определенно нет.

— Ты уверен, Кав?

— Да, поверь мне. — Он неожиданно разразился смехом. — Мой отец — мудак.

Он не предлагает никаких подробностей, и я не прошу его об этом.

Яков расскажет мне больше, если захочет, и я, возможно, когда-нибудь попрошу его о дополнительной информации, но сейчас не тот момент, чтобы делать это. Сначала мне нужно время, время, чтобы обдумать то, что рассказала Захара, время, чтобы привыкнуть к этой внезапной перемене в статус-кво моей жизни.

Переход от мира, где Яков — грубый, молчаливый гигант со склонностью к насилию, к миру, где Яков — грубый, молчаливый гигант со склонностью к насилию и жестоким отцом.

На следующий день приезжает Теодора.

Ее встречает дворецкий, который проводит ее в Голубую гостиную — нашу самую уютную гостиную, где я сижу в кресле и читаю, а Яков развалился на диване и играет в видеоигру.

Мы оба поднимаем глаза, когда открывается дверь. Теодора стоит чуть позади Артура, который представляет ее, а затем извиняется. Она благодарит его и смотрит, как он уходит, потом поворачивается и смотрит на меня, потом на Якова.

— Привет, — говорит он, ненадолго оторвавшись от своей игры.

Она наклоняет голову. — Привет, Яков.

Она поворачивается ко мне и жестко улыбается. — Ты пригласил всех из Спиркреста?

— Не будь смешной. — Я показываю на Якова с моей копией "Этики" Спинозы. — Его не приглашали.

— Лжец, — говорит Яков без всяких эмоций.

— Ну, он был приглашен, но не мной.

— Теодора стоит и смотрит на меня. На ней кремовое пальто из тончайшей шерсти, волосы собраны назад и зажаты в золотой заколке. Ее поза строгая, плечи слегка сгорблены, а руки скрещены над лацканами пальто.

И все же она выглядит такой мягкой, что мне приходится прилагать сознательные усилия, чтобы не обхватить ее руками.

— Хотите, чтобы я оставил вас вдвоем? — неожиданно спрашивает Яков, опуская свой контроллер, чтобы перевести взгляд с меня на Теодору.

— Для чего? — спрашиваю я, и резкость моего тона полностью соответствует резкости, с которой Теодора поворачивается, чтобы бросить на него взгляд.

Он пожимает плечами. — Драться. Флиртовать. Трахаться. Чем бы вы двое ни занимались.

— Яков, — говорит Теодора тоном предупреждения.

— Мы ничего такого не делаем, — добавляю я.

— Это "да" или "нет"? — спрашивает он. — Я не могу поставить игру на паузу.

Он показывает на экран, где за стеной сидит человек в нелепых доспехах, а вокруг угрожающе летают ястребы с ножами на когтях. — Решай.

— Нет. — Я закатываю глаза, откладываю книгу в сторону и встаю. — Оставайся и делай — я указываю на экран — то, что ты делаешь. Я провожу Теодору в ее комнату.

Он ворчит и продолжает свою игру. Когда я подхожу к Теодоре, я протягиваю руку между нами, ладонью вверх. Она оглядывается на Якова, который смотрит на экран, где его персонаж подвергается жестокому нападению ястребов-бекнидов, а затем снова на меня.

На ее лице появляется крошечная улыбка, и вся ее поза смягчается, словно лед, сковывавший ее, внезапно растаял.

Она кладет свою руку в мою, и я вывожу ее из комнаты.

Глава 32

Первое издание

Теодора

Увидев Закари в его собственном доме, вы одновременно и удивитесь, и поймете, в чем дело. Его семейный дом — точнее, его родовое поместье — представляет собой идеальный образ британской аристократии. Красивый старинный дом, ухоженный и уютный, но с определенным шиком старого мира.

Я не сразу знакомлюсь с его родителями, но он не теряет времени и знакомит меня со своей сестрой.

Она выглядит точно так же, как он. Высокая, элегантная, кожа такая же гладкая, кремово-коричневая, в карих глазах — острый ум. У нее длинные, почти до пояса, волосы — взрыв локонов, черных у корней и пронизанных теплыми золотистыми прядями.

Если стиль Закари старомоден и научен, то ее стиль кажется его более возвышенной, женственной версией. Когда я встречаю ее, на ней вязаный топ бледно-коричневого оттенка, темная клетчатая юбка и черные носки до бедра.

— Теодора, это моя младшая сестра, Захара. — Он жестом показывает от меня к ней.

— О, это вдруг Захара, а не неблагодарное отродье? — спрашивает она, но ее тон скорее дразнящий, чем обвиняющий.

Он закатывает глаза и продолжает, как ни в чем не бывало. — Захара, это…

— Не будь таким идиотом, я прекрасно