Монстр под алыми парусами - Яся Белая

решил действовать сам, спешно зашептав заклинания. Но не только полоумный капитан этого судна смеялся над ним, издевалась сама магия, не желая подчиняться. А шторм между тем все набирал силу и затихать не собирался. Словно сам океан обиделся, что его потревожили в такой час, и намеревался как следует проучить беспокойных людишек.

И тогда маг испугался не на шутку.

– Грэй, мать твою, Грэй! Услышь меня! – закричал он во всю глотку.

Тот лишь недовольно огрызнулся в ответ:

– Не говори под руку! Особенно когда я выполняю опасный маневр!

– Грэй! – Циммер сходил с ума от отчаяния и невозможности достучаться до «серого осьминога». – Это уже настоящий шторм! Я не контролирую его! Игры кончились!

Слова врезались в спину вместе с осколками стекол разбитых вдребезги иллюминаторов. Вода пробила обшивку и ринулась в трюмы, мачты выли и качались, будто деревца на ветру.

«Секрету» тоже стало не до веселья. Он послал своему другу капитану сигнал бедствия. И если Циммера Грэй слушал вполуха, то собственный корабль не услышать просто не мог.

Бутылка полетела за борт, Грэй мгновенно протрезвел, посерьезнел, обеими руками схватился за штурвал и заорал:

– Все сюда, ленивые ублюдки! Кто собирается отсидеться, лучше сразу сами прыгайте за борт!

Впрочем, команда и не собиралась увиливать от обязанностей. Они выполняли команды капитана четко и выверенно, никому не приходило в голову оспаривать какой-либо приказ. Ведь от того, как правильно будут исполнены распоряжения, зависела их жизнь.

Даже Циммер, охваченный всеобщей деловитостью, не остался в стороне. Он стоял рядом с Грэем и по мере сил старался утихомирить бурю и удержать на плаву раненый корабль.

Непогодь улеглась к утру, но рассвета мореходы не увидели – все вокруг застилали клубы густого зеленоватого тумана, в котором то тут, то там вспыхивали и гасли ярко-зеленые и фиолетовые огоньки. Туман имел сладковатый дурманящий запах, вызывавший легкое головокружение и совершенно неуместную эйфорию. Хотелось петь, танцевать, смеяться и совершать глупости, что и сделали несколько матросов, с песнями и прибаутками выпрыгнувшие за борт. Найти их не представлялось возможным, туман все густел, теперь Грэй даже не видел собственных рук, лежащих на колесе штурвала.

Только его и Циммера не коснулась ненормальная веселость.

Голос Грэя, и без того низкий, с бархатистыми нотками, сейчас и вовсе звучал как сквозь вату:

– Сохрани команду! Запри их в трюме! Делай что хочешь! Но больше ни одной смерти!

Циммер понял и моментально кинулся выполнять: навел на матросов колдовскую дремоту, те попадали там, где их застало заклинание, и тотчас же уснули. Сам маг отошел подальше и постарался не мешать капитану.

Грэй же во все глаза высматривал среди призрачных недобрых звезд одну – главную, путеводную. Он знал: ее свет пройдет через любой туман, победит даже самый густой мрак, прорвется сквозь любую завесу.

И свет дошел. Сначала неяркий, едва заметный, но с каждой минутой он все креп, набирал мощь, разгонял призраков и чудовищ.

Там, далеко, его нереида, его единственная, зажгла огонь на маяке. Звала его, ждала его, волновалась о нем.

И теперь сердце наполнялось чистой благодарностью и спокойной светлой любовью, той, которой не нужны штормы и бури, потому что она не терзает, а утешает истосковавшуюся душу.

Грэю показалось, что теплые ладошки легли на плечи и ласковый голосок попросил:

– Вернись ко мне!

Он улыбнулся, зажмурился от щемящего чувства нужности и прошептал, задыхаясь от нежности:

– Я иду, моя нереида.

«Секрет» тоже почуял свет, распознал выход и рванул туда, где мерцал и манил заветный огонек.

Но чем ближе становился берег, тем четче Грэй понимал, как сильно ошибся, сколько времени потратил впустую.

– Идиот! – клял он себя. – Как можно было не понять?!

Конечно же, только такая мечта, как эта, что пробилась даже сквозь морок, сквозь недобрый сводящий с ума туман, и могла привлечь в Каперну гуингара.

Что может быть ярче, чище, прекраснее девичьих фантазий?

Теперь он спешил, сердце колотилось где-то в горле от боязни не успеть, от страха увидеть пустые остекленевшие глаза.

И «Секрет», чувствуя его состояние, птицей летел вперед.

– Прости меня, Ассоль! Я, самовлюбленный идиот и слепец, подверг тебя такой опасности! – лихорадочно бормотал Грэй. – Только дождись! – умолял он свою незримую нереиду. И почему-то верил: она слышит, она жива, с нею все будет хорошо.

Он в тысячный раз обещал себе, что, если успеет, никогда больше не станет смеяться над грезами юных смотрительниц маяка.

Впрочем, смеяться ему придется вряд ли. Это он понял сразу, когда они вырвались из плена тумана и впереди замаячили уже привычные очертания береговой линии. Тогда-то Грэй и услышал гуингара: чудовище издавало тонкий приятный звук – победный клич. «Серый осьминог» четко различал в нем, этом ликующем вопле, мощь и превосходство, и отлично понимал: ему не выжить. Но и чудовищу он не позволит больше убивать женщин и поглощать их мечты.

Это будет страшный бой и последний для них обоих. Но страха не было. Так правильно. Так лучше для всех.

Грэй осознал неизбежное и шел к нему с легким сердцем.

Глава 29

Алая

Тенью проскользнув внутрь маяка, Ассоль замерла посреди комнаты, уставившись на спящего отца. Лонгрен всхрапнул, и этот звук окончательно развеял морок. Как она могла? Поддалась чарам? Чуть не предала отца с тем, кто его обидел!

Легко, едва касаясь туфельками пола, будто балерина, она подбежала к постели Лонгрена и опустилась рядом на колени. Уткнулась лбом в большие шершавые ладони и тихонько застонала.

– Прости меня, папа, – прошептала она. – Я должна была сразу уйти, должна была отказать ему… – Она всхлипнула. – Но вместо этого я танцевала. И мне было так хорошо. О, как же мне было хорошо, отец! Словно я встретила свою истинную половинку! Того, ради которого пришла в этот мир! А как он смотрел на меня, папа!

Ассоль прижала ладошки к пылающим щекам, вспоминая взгляд Грэя, которым тот одаривал ее во время их танца. Почему временами ей чудилось, что в зеленых глазах капитана плещется безбрежное, как сам океан, отчаяние? Ведь по большей части глаза смеялись, раздевали, властвовали, дразнили. Так откуда же брались те отчаянные взгляды, похожие на мерцание со дна золотого клада через толщу воды, тронутой рябью? Будто иногда обнажалась душа Грэя, чтобы коснуться ее души. И от этого соприкосновения вырастали крылья, и Ассоль уже не касалась ногами танцевальной площадки, а парила над ней. В такие моменты невольно вспоминалось, как она на берегу рассказывала ему свою историю, а сердце Грэя под ее пальцами