В самом Сердце Стужи. Том III - Александр Якубович

— Не припомню, чтобы барон бил подчиненных или как-то жестоко наказывал, — ответила я, позволяя служанке делать ее работу. Гребень в руках Лили жил отдельной от ее языка жизнью, так что мои спутавшиеся волосы быстро принимали достойный вид.

— Он и не бьет, — ответила Лили, — но может же работы какой придумать, или приказ дать! А барон очень изобретательный человек, это каждый знает! Ямы-то вон чистили? Чистили. Двор подметают едва ли не каждый день, крышу казармы ремонтировали, ворота чинили! Барон вместо того, чтобы мастерам платить, очень умело своих солдат трудиться заставляет, раз уж он им жалованье платит, так и говорят, что отрабатывают свое серебро до последней четвертушки! Некоторые говорят, лучше бы бил, а другие одергивают, что с такой силищей, как у барона, он и зашибить может, причем с одного удара! Ой!

Дверь в покои отворилась, и в комнату вошел мой муж, так что Лили мигом прикусила язык. Сборы много времени не заняли — переоделись мы за ширмой, пока Виктор терпеливо ожидал моей готовности за накрытым столом.

Остаток дня прошел идеально. Сначала мы с Виктором осмотрели главный зал на предмет готовности к свадьбе Ларса, после я пошла с инспекцией на кухню, а барон — на казармы, где тоже вовсю шли приготовления. Условились встретиться около полудня уже в кабинете, откуда планировали не выходить до самого вечера. Нужно было проверить накладные и рассчитать городских лавочников и пекарей, которые помогали с подготовкой к свадьбе — только замковая кухня с этим бы просто не справилась. Все расходы покрывали купцы Морделы, но раз уж празднование будет проходить в главном зале, то и контроль над мероприятием барон взял на себя. Так проще уследить, чтобы ничего не было взято из замковых запасов, а мы — не прихватили лишнего за счет Морделов.

Это могло показаться мелочным и странным — мы и так оказывали честь Морделам, но Виктор однозначно дал понять, что лишнего серебра, пусть оно и будет выражено в оставшейся еде или дополнительной оплате работникам — ему было ни к чему. Его решение вызвало у меня непонимание, а вот Морделы подобный шаг горячо поддержали. Видимо, так Виктор стремился показать будущим компаньонам по торговой гильдии, что он в делах последователен и внимательно следит за финансами.

— Поскорей бы все это уже закончилось, — выдохнул муж, заканчивая заполнять очередной сводный лист, — меня эта система четвертушек и дюжин с ума скоро сведет.

— В смысле? — удивилась я.

— Это неудобно, — ответил Виктор, устало потирая глаза вымазанными чернилами пальцами. — Я понимаю, почему это используется, ведь если человек неграмотный, то считать до четырех и двенадцати его можно научить, но все же…

— А как иначе? — удивилась я. — Что может быть удобнее?

— Для образованных людей удобнее была бы десятеричная система, — ответил мой муж. — Минимальная монета это медяк. Сто медяков это серебряный, сто серебряных это фунт. И никаких сложных расчетов. Просто отбрасывай или приписывай нули.

Я замерла, пытаясь понять, о чем говорил Виктор. Точнее, я прекрасно понимала, в чем суть его предположения, но это было настолько… непривычно, что просто не хотелось укладываться в голове. Кроме того, появлялась масса вопросов, почему такая система не сработает или почему она будет неудобна, но, конечно же, в главном Виктор был прав — для необразованных людей это будет слишком сложно. Одно дело — счет до дюжины, который возможно провести по костяшкам пальцев, а совсем другое — расчеты десятками.

Я задумалась над словами мужа, и внезапно осознала, что он и так тяготел к расчетам через десятки, а не дюжины. Виктор все свои планы и подсчеты стремился свести к цифре, которая без остатка делилась бы на десять. Суммы, бюджеты, объемы закупок. Там, где простой человек считает для удобства дюжинами, Виктор считал десятками. Если дополнительный заказ муки, то тридцать, сорок или пятьдесят мешков вместо тридцати шести, сорока восьми или шестидесяти. Если расчет бюджета — то в круглых суммах в серебре, которые без остатка делились на десять, но не всегда на двадцать, как делали для удобства перевода в фунты опытные счетоводы. И таких мелочей в расчетах Виктора была масса, мелочей, которые я раньше не замечала.

Но я никогда не слышала о подобной монетной системе, за все свои девять жизней. Может, так принято на востоке? Но тогда торговля с заморскими соседями была бы намного сложнее, и эта особенность была бы на слуху, как минимум, в качестве повода посмеяться или обсудить отличие методов счета. Да и для такой системы поголовно все люди должны уметь кое-как считать до ста, пусть и по десяткам, иначе наступит рассвет мелкого мошенничества.

Все эти вопросы навалились крайне внезапно, но я не стала развивать эту тему. Для себя просто решила, что попробую перестроиться на счёт десятками в своих записях, чтобы Виктору было проще, вот и всё. А придет время, супруг сам расскажет, где он обучился подобному и что это было за королевство, которое могло позволить себе подобную монетарную систему, ведь для такого счёта «сто на сто» требовалось огромное количество промежуточных монет различного достоинства. И еще больше людей, которые бы ими пользовались.

С наступлением вечера мы с Виктором наконец-то выдохнули. Все приготовления были практически завершены, оплата от Морделов получена, зал — подготовлен. Даже к Петеру на всякий случай отправили посыльного, справиться, как дела у жреца Алдира и готов ли он завтра в полдень провести церемонию бракосочетания.

И после целого дня трудов мы наконец-то снова оказались в наших покоях, за нашим традиционным ужином. Виктор, довольный собой, активно терзал кусок вырезки, который ему приготовили отдельно из свежего мяса, поставленного мясником этим утром для замковой кухни, я же наблюдала за мужем, лениво ковыряясь в тарелке и потягивая фрамийское. Вкус вина уже стал портиться из-за того, что кувшин вскрыли, но это все еще был превосходный напиток.

— Не налегай на выпивку, — усмехнулся Виктор, беря в руку свой кубок, в который помещалась добрая пинта. — А то завтра голова болеть будет.

— Фрамийское слишком хорошее вино, чтобы отказываться, — парировала я. — Вы сами настояли, что кувшин надо открыть.

— Как твое самочувствие? — прямо спросил барон,