Полночный злодей - Элейн Барбьери

Не обращая внимания на аллигаторов, время от времени плюхавшихся в воду, он вел свое судно с легкостью, которая дается только длительной практикой. Лишь выражение его глаз говорило о настороженности.

Внезапно Роган Уитни, притормозив лодку, остановился, прислушиваясь к неожиданному звуку. Черные волосы падали на его мускулистые плечи и оттеняли контуры потемневшего от загара лица. Не шевелясь — олицетворение мощи мужественного тела — он огляделся вокруг. Сколько раз с тех пор, как он бежал из Нового Орлеана, этот таинственный кипарисовый лес, затянутый плесенью серого испанского мха, давал ему убежище. За три года ему удалось познакомиться со многими тайными тропами.

— Капитан…

Роган оглянулся на двоих, что стояли позади него. С пистолетами наготове они ждали приказа. Все трое моментально повернулись в сторону пары оленей, появившихся у кромки воды. Животные с шумом и треском, который минутой раньше и встревожил всех, метнулись обратно в высокую траву.

Роган отметил отсутствие каких-либо эмоций на лице стройного светловолосого моряка. Неизменно бесстрашный перед лицом опасности, Бертран оказался прекрасным товарищем, доказав это тысячу раз со времени их побега из Нового Орлеана на «Вояджере». Он был абсолютно предан Рогану и проявил недюжинные способности при исполнении обязанностей первого помощника. Второй из них — Портер, более крепкий и выносливый, обладал особым даром моряка, бесценным для выполнения плана, который привел их сюда.

Направив лодку вперед и взявшись за руль обеими руками, Роган припомнил, сколько раз они с Бертраном уже проходили здесь. Крепко сжав губы, он погрузился в воспоминания.

Роган с удовольствием выкинул бы из головы вынужденное/путешествие по Индийскому океану на грязном «Вояджере». Попытки беглецов отсидеться в укромном месте оказались безуспешными, и довольно скоро их с Бертраном обнаружили. Расправа с подозрительными безбилетниками последовала немедленно. Деньги, которые Клариса щедро вручила брату перед отъездом, были отобраны капитаном корабля, грубо использовавшим свою власть, а их, совершенно беззащитных перед лицом опасности и без единого цента, высадили в первом же порту.

Наступили месяцы сложных испытаний. Физические увечья, нанесенные ему в тюрьме, причиняли боль, но настоящее страдание было связано с голосами погибшихчленов его команды, которые звучали в нем постоянно. Однако за это время к Рогану вернулись силы, и отчаяние от краха всех надежд отступило. Он хорошо помнил, какое испытал облегчение, когда они с Бертраном смогли наконец простыми матросами выйти в море на быстроходном и мощном судне «Айленд Перл».

Но радость была недолгой. «Айленд Перл» не провел в море и нескольких недель, как испанский корабль под флагом с черепом и скрещенными костями появился на горизонте. От первого же снаряда пиратской пушки погибли капитан и первый помощник. В последовавшей за этим неразберихе Роган принял командование на себя. Уитни действовал столь решительно, что пираты, оказавшись в замешательстве, вынуждены были отступить.

«Айленд Перл», воспользовавшись ситуацией, постарался скрыться в тумане. С наступлением сумерек оставшиеся в живых в глубоком молчании собрались на развороченной палубе. И еще до восхода солнца корабль получил новое имя — «Рептор», а Роган был единогласно избран капитаном. Команда, как бы заново рожденная после пиратского нападения и кровавого разбоя, полностью подчинилась его приказам.

В памяти всплыла клятва, которую он дал в тот день этим людям: Роган обещал, что под его командованием они никогда больше не окажутся в положении жертвы. И он сдержал слово.

Рогану не составило труда получить в Картахене каперское свидетельство, легализовавшее налеты «Рептора» на испанские суда. Благодаря незаурядным способностям Уитни-морехода его корабль стал подлинным бедствием для испанцев, на которых он обрушивался будто с неба, а сам Роган приобрел два прозвища. Одни его называли, как и корабль, Рептором, а франкоязычные жители залива — Рапасом.

Эти прозвища не нравились ему, но они давали Рогану возможность скрывать настоящее имя от недоброжелателей. Члены его команды были абсолютно преданы ему, не раз доказав, что будут хранить этот секрет, даже если ценой молчания станет их жизнь.

К тому же Рогану было на руку, что имя Рапас создает вокруг него ореол таинственности в среде креолов, подверженных всяким суевериям. Это гарантировало Рогану уважение, на которое иначе он вряд ли смог бы рассчитывать, когда в первый раз дерзко пришвартовался в порту Гранде-Терре и ступил на берег, являвшийся твердыней каперских владений Лафитта.

С тех пор он близко узнал этого на удивление молодого образованного француза и сам удостоверился в том, что Лафитт не имеет никакого отношения к участившимся нападениям на американские суда.

Роган отчетливо помнил, как в Гранде-Терре он впервые лицом к лицу столкнулся с Винсентом Гамби. Застыв на месте недалеко от этого юркого, с дьявольской внешностью типа, он вскоре понял, что Гамби его не узнал. В этот миг Рогану по-настоящему открылись возможности его положения инкогнито. Стремясь к тому, чтобы все причастные к гибели «Вентуре» и других американских судов сполна заплатили за свои преступления, он решил занять выжидательную позицию, необходимую для тщательной проработки всех деталей операции.

Заходящее солнце отбрасывало на берег длинные тени, когда Роган и его товарищи, спрятав лодку в камышах, ступили наконец на землю.

Через несколько минут, пробираясь сквозь густую траву, в полном молчании они шагали к городу.

Мрачная улыбка застыла на лице Рогана — он думал, что ожиданию близится конец…

Двигаясь по выложенной булыжниками дорожке сада, Габриэль поминутно хлопала и размахивала руками, пытаясь отбиться от тучи свирепых москитов, окруживших ее со всех сторон. Пинии, кипарисы и пробковый дуб, отличавшие новоорлеанский ландшафт, в этом саду были не столь заметны. Здесь преобладали магнолии. Эти прекрасные деревья обрамляли дорожки, их огромные роскошные цветы распространяли одуряющий аромат и привлекали разнообразных насекомых.

Вечер выдался трудным. Изгнанная днем из класса, после молитвы она вознамерилась вернуться обратно и вести себя паинькой: не болтать и не сводить глаз с сестры Джулианы. Однако монахиня решила проверить ее домашнее задание по литературе, и все благие намерения Габриэль пропали даром. Теперь избежать наказания было невозможно. Сразу после вечерней трапезы ее отправили в дальний конец сада, где содержался садовый инвентарь.

Вопреки установившемуся мнению, Габриэль с уважением относилась к своим преподавательницам — монахиням. Она ценила бескорыстных, полностью отдававших себя делу тружениц, изо дня в день несущих знания и просветляющих юные души. Просто ее угнетало столь длительное пребывание в монастыре. Она скучала по отцу, недоставало той особой домашней атмосферы, в которой прошло ее детство. Она знала, что отец тоже по ней скучает и ни за что не отдал бы ее в монастырскую школу, не относись он с таким презрением к невежественным новоорлеанским дамам-креолкам.