Волшебство с ароматом кофе - Виктория Серебрянская

Дыхание Мартиниана в буквальном смысле обожгло мне кожу руки. До затарахтевшего с утроенной силой сердца. До сладкого замирания в душе. Все-таки синеглазый был на редкость красивым мужчиной. Его взгляд что-то будоражил в моей душе…

Почти сразу после этого Мартиниан попрощался и ушел, сообщив, что не смеет отбирать у меня время. А я… Вместо того, чтобы идти и заниматься обжаркой кофейных зерен, я сбежала на берег, никому ничего не сказав. Стены дворца словно душили. Я запуталась в происходящем. И в собственных желаниях. Мне срочно требовалось все обдумать, разобраться в себе. Решить, чего же я хочу от своей новой жизни.

Если бы Нора увидела, как я, простоволосая, высоко подобрав пышные юбки светлого платья и проклиная неудобный корсет, забиралась на камни, клином вдающиеся в море, она бы меня прибила. И читала бы потом морали сутки напролет из-за моего недостойного поведения. Да я и сама понимала, что в этом мире дамы моего положения так себя не ведут. Но ступая чинно, как на приеме, и не поднимая юбок, на камни не забраться. А душа рвалась именно туда. Хотелось посидеть у воды, опустив в нее хотя бы ноги, подумать, глядя, как волны лениво лижут мой насест. Доверить морю свои проблемы. Беспокоило многое. Так или иначе связанное с моим будущим. И в первую очередь то, что бледный, едва заметный на моей коже браслет-татуха в виде крылатого змея, удерживающего в пасти корону, никуда с моей руки не делся. Значило ли это, что моя судьба по-прежнему неразрывно связана с Мартинианом?

Я долго сидела на берегу, пытаясь разобраться в своем отношении к синеглазому. То, что моя симпатия к нему, если так только можно было вообще выразиться, лишь крепла — было бесспорно. Но так ничего и не придумав, я вернулась во дворец с основательно обгоревшим на солнце носом. Как же ругалась Нора, когда заметила это! Я снова ощутила себя маленькой девочкой, которую отчитывает строгая мама за то, что она промочила ноги, гуляя по лужам. Я была неправа. Но устав от ее нотаций, я сбежала на кухню обжаривать кофейное зерно.

Делать это было откровенно страшно, даже зная, что меня никто не заругает, если испорчу зерно. В свое время я так и не сумела найти нормальной, внятной информации на эту тему, несмотря на то что перелопатила весь интернет и всю доступную литературу. Так что пришлось исходить из того, как в свое время я жарила арахис. Ну и из знания, какого цвета был покупной, готовый кофе. Я так нервничала и переживала, что решила помочь себе во время обжарки магией — к этому времени я уже вполне сносно наловчилась управлять воздушными потоками. А смолоть готовое зерно мне помог наш повар. Пока я прыгала вокруг плиты и сковороды с кофейными зернами, он крутил носом и что-то бурчал себе под нос. Но когда зерно остыло и встал вопрос, как его молоть, помочь не отказался. Как ни странно, но оказалось, что, не зная кофе, этот мир уже изобрел нечто вроде кофемолки. При помощи этих приспособлений повара Бальдэйро мололи пряные сухие травы и крупную соль.

И вот настал момент истины. Когда я, загрузив все необходимое в найденный ковшик за отсутствием турки, поставила его на плиту варить мой любимый напиток…

Меньше всего на свете я ожидала, что как раз в тот миг, когда над ковшиком поднимется заветная шапочка пены, в дверном проеме возникнет Мартиниан. Поведет носом и настороженно поинтересуется:

— А что за запах?

Аромат от ковшика действительно шел роскошный. Или мне так казалось, потому что мне сильно не хватало в этом мире кофе. До принца на запах с похожим вопросом появлялись матросы, Линнарт и даже моя Нора. Но все были вынуждены уйти, так как я не поддерживала беседу и не приглашала присоединиться. А вот от синеглазого принца оказалось не так просто избавиться. Я промолчала в ответ, занятая священнодействием и глотая слюну. По этому напитку я соскучилась гораздо сильнее, чем готова была признаться. Но Мартиниан и сам догадался:

— Кофе готово?.. — спросил, входя на кухню.

Повар встретил появление принца на вверенной ему территории новой порцией ворчания. Но и я, и синеглазый толстяка проигнорировали. Я поправила:

— Не готово, а готов. Кофе — он…

— Только мужчины на что-то и способны в этом мире, — мгновенно подхватил опешивший в первый миг принц. — Даже кофе и тот мужеского роду. — И добавил провокационно: Я буду ревновать.

Я наградила липового муженька молчаливым, но до крайности возмущенным взглядом.

— Будете издеваться, Ваше Высочество, — едко отозвалась я, — насыплю вам в чашку, вместо сахара, соли. И заставлю выпить до дна!

На удивление Мартиниан подхватил мой тон и ребячливо схватился обеими руками за ту часть груди, где у него билось сердце:

— Жестокая!.. — патетично воскликнул. Так, что я показательно закатила глаза.

Сахар в этом мире был. Не такой, к какому я привыкла, песок. А что-то вроде сахарной головы: желтоватый и очень плотный. Повар ловко его колол с помощью рукоятки большого поварского ножа до состояния небольших осколков, которые было удобно класть в чай. Самую мелкую крошку в виде песка я и Нора использовали для посыпания каши. Сейчас же я положила понемногу этой мельчайшей крошки в две чашки и налила туда кофе.

Горький я так и не научилась пить. Не понимала его вкуса и пользы. А вот подслащенный да со сливками… Впрочем, последнего у меня сейчас не было. Придется довольствоваться имеющимся. Вот если вырвемся с этого острова…

Забрав чашки, я покосилась на сердитого повара и предложила:

— Идемте отсюда. Кухня — не лучшее место для дегустации подобного напитка. Да и повару мы мешаем.

С чашками наперевес мы расположились в столовой. И я немедленно, прикрыв глаза, сделала первый глоток…

С обжаркой я все-таки переборщила. Как на мой вкус. На корне языка осела горечь еще не горелого, но уже слегка пережаренного зерна. А вот когда она разошлась, во рту буквально взорвалось медово-ягодное послевкусие…

— Божественно!.. — вырвалось у меня. И я торопливо сделала новый глоток из чашки, одновременно покосившись на сидевшего на соседнем стуле Мартиниана.

Липовый супруг внимательно, без улыбки наблюдал за мной. И когда я второй раз отхлебнула из чашки, поднес к губам свою. Осторожно попробовал. Поморщился. Подумал, видимо, прислушиваясь к послевкусию. А потом кивнул сам себе и отпил уже смелей…

— Вкус… непривычный, — дипломатично отозвался он, когда обе чашки продемонстрировали нам свое дно. — Но бодрит