Мой проклятый Марс - Ксана М

своем аккорде, движении и вдохе. Разноцветные черепичные крыши на храмах, ритуальные тории, ведущие в святилища, цветы, обнаружить которые можно даже в самых необычных местах, а еще пленительные звуки флейты и барабанов, доносящиеся по вечерам буквально отовсюду.

Япония была прекрасна каждым своим дюймом.

Единственное, от чего вот уже несколько часов у меня дрожали коленки и сбивалось дыхание – это предстоящий ужин с мамой Макстона, к которому, кажется, я была абсолютно не готова.

– Выдохни, Бэмби, – усмехается мой парень, наклоняясь к моему уху и нежно обнимая за талию. – Ты понравишься ей.

– Я… может быть, нужно было надеть то атласное бирюзовое кимоно?

– Моя мама американка, Терри, – напоминает.

И чувствую, как уголки его губ расходятся в улыбке шире.

Он не устает повторять, что Анабель Рид не станет предвзято относится ко мне, если в первую же нашу встречу я предстану перед ней совсем не в традиционном японском наряде. Но, увы, мои дела обстоят немного хуже. Для знакомства с самой важной женщиной в жизни Макстона я надела легкое платье с цветочным принтом, которое купила за пару недель до отлета, но забыла подшить по своему карликовому росту. В моем чемодане было только оно. Ну еще пара джинсовых шорт, простых футболок и теплых худи (не знаю, зачем взяла последнее), но все это к случаю совершенно не подходило.

Макстон предлагал заехать по пути в торговый центр и выбрать что-нибудь подходящее там, но я знала, что иначе мы опоздаем, а опаздывать на знакомство с Анабель Рид в мои планы не входило.

Поэтому вот уже минуту и тридцать шесть секунд (я считаю, да) мой парень подбадривающе сжимает мою руку и ведет к дому, от которого без преувеличения захватывает дух.

– Сеин-дзукури. Стиль периода золотого века Муромати. – говорит, понимая, что, если будет молчать, я грохнусь от волнения в обморок. – Возводя такие дома, самураи демонстрировали свой статус и престиж. Но несмотря на роскошь фасада, внутри комнаты максимально просты. Ты поймешь это, когда мы зайдем.

– А нам точно нужно туда заходить? – выдыхаю, потому что, кажется, мне начинает недоставать воздуха.

Макстон улыбается, делает последние два шага и жмет на звонок. Сердце замирает, затем начинает быстро-быстро биться, а после и вовсе валится куда-то в пятки. Понимаю, что бежать бесполезно, да и куда я убегу в незнакомом городе? В незнакомой стране! Я даже диалекта местного не знаю. А он, кажется, необходим, потому что за все время нашего пребывания в Киото, я слышала английский от силы раз. И то, вероятно, свой.

– Дыши, Бэмби, – последнее, что шепчет мой парень прежде, чем перед нами открывается дверь. Вернее, отодвигается…

– Макстон! – миниатюрная шатенка, красотой и силой которой я без устали восхищаюсь, выныривает из своего дома, широко улыбаясь.

Пытаюсь отойти чуть в сторону, чтобы не мешать долгожданному воссоединению, но Макстон не выпускает моих пальцев, а Анабель внезапно обнимает нас обоих.

– Боже, милая, в жизни ты еще красивее, чем на фото, – улыбается, касаясь ладонью моей щеки, и так естественно и непринужденно, будто мы знакомы уже много лет. Будто ей не нужно присматриваться ко мне, чтобы понимать, достойна ли я ее единственного сына. – Давайте, проходите, я почти накрыла на стол.

Когда Анабель Рид скрывается в соседней комнате, застываю перед дверью как вкопанная. До сих пор ни ушам своим не верю, ни глазам. Так в самом деле бывает, да?

– Я ведь говорил, ты ей понравишься, – улыбается Макстон, а затем заботливо вталкивает меня в дом.

Я много читала о правилах поведения и этикета, так что первое, что делаю, – снимаю обувь. Пол в доме полностью покрыт татами – это специальные маты из тростника и рисовой соломы, по которым запрещается ходить в обуви. В любой. Даже в тапочках.

Макстон не раз упоминал о том, что его мама любит медитации, так что я готова к расслабляющей атмосфере и буддийской утвари, которая встречает нас чуть ли не с порога. Но вот к чему я оказываюсь не готова, так это к райскому саду, вид на который открывается с распахнутых настежь дверей гостевой террасы. Нужно ли говорить, какое сильное впечатление он на меня производит? Потому что это не просто цубо-нива[13], популярная в небольших домах Японии, это огромный, поражающий своим великолепием сад, в котором я без зазрения совести с удовольствием сидела бы часами. Днями. Неделями. Боже, кому я вру, я бы его не покидала.

– Я пыталась узнать у сына о твоих любимых блюдах, и он сказал, что ты неделями можешь есть обыкновенный рис, – слышу за спиной и поворачиваюсь, – поэтому приготовила онигири и говядину с имбирем. Надеюсь, тебе понравится, потому что кулинар из меня, если честно, довольно паршивый.

Мама Макстона улыбается, а я внезапно осознаю, что она готовила этот ужин для меня. Что беспокоилась о моих вкусах, а теперь волнуется, что мне может не понравиться.

– Уверена, вы потрясающе готовите.

Она смущенно отмахивается, а я ловлю себя на мысли, что ямочки на ее щеках так поразительно похожи на мои. Макстон прослеживает мой взгляд. Не знаю, как, но угадывает мысли, хотя я ничем их не выдаю. Просто считывает, после чего сильнее стискивает мои пальцы, как делает каждый раз, когда понимает, что очень мне нужен.

После случившегося в Озе нам всем было нелегко. Особенно со дня возвращения в Нью-Йорк, когда реальность обрушилась на нас лавиной. Папа официально ушел из бюро, и, как мы и предполагали, у нас забрали квартиру. Если бы не помощь Макстона, а точнее Мэнди Мур – владелицы одной из самых известных парфюмерных империй и крестной моего классного парня – не знаю, как бы мы справлялись. Узнав о наших трудностях, она договорилась о собеседовании в Корнельском университете в Итаке, с женой президента которого вроде бы состоит в одном закрытом клубе. И вот уже почти два месяца папа успешно преподает по архитектурной программе в университете, входящем в Лигу плюща. И знаете что? Я очень им горжусь.

Итану не пришлось бросать школу. А мне – учебу. И все постепенно налаживалось благодаря добрым людям вокруг нас. А особенно моей потрясающей неуемной Скайлер, которая не только поддержала нас, но и подняла на уши половину Нью-Йорка, чтобы помочь нам с квартирой. Двумя квартирами, учитывая, что Макстон не захотел больше отпускать меня, но отказался от отцовских подачек в виде жилья и денег. Не скажу, что осудила его выбор, ведь Сайрус Рид – редчайшая на свете сволочь, но где-то в глубине души продолжала надеяться на чудо.

Просто я неисправимая идеалистка, как любит величать