После грозы - Сюзан Руа

– Я знаю, как сильно вас обидела, Бренда. Мне этого не хотелось, поверьте! Я говорила себе, что будет проще, если… если вы будете далеко. Я думала, что смогу пережить все это в одиночку.

– Но ты больше не одинока! Мне нужно было настоять на своем, нужно было чаще говорить тебе о том, что ты стала для меня родной. Шарлотта, как ты могла подумать, будто твой будущий ребенок для меня важнее, чем ты? Это заблуждение! И Карл скажет тебе то же самое, я в этом уверена!

В груди у меня все сжимается, когда она упоминает о Карле. А ведь мы с ним так ни разу и не поговорили откровенно… Как будто наша с ним история – всего лишь сон… Я судорожно сглатываю, чтобы сдержать слезы. Глупо плакать, особенно в такой чудесный день, как сегодня!

– Жан многое мне рассказал, и я… я поняла, почему ты не хотела нас видеть. Тебе было слишком плохо. Но ведь это несчастье коснулось и нас!

И хотя, казалось бы, это я должна бы сейчас рассказывать ей о том, что написано в письме, Бренда начинает перечислять все, что узнала от Жана. Как я неделями отказывалась выходить из гостевой комнаты, почти не ела, не хотела никого видеть…

Я украдкой утираю слезы. Слова Бренды подразумевают, что главное ей уже известно – и как сильно я ее люблю, и какой несчастной и виноватой себя чувствовала, и как сожалела, что вычеркнула ее из своей жизни. И что в то время мне казалось, будто я всего этого не выдержу. Я словно заново переживала смерть Алекса. И особенно мучительно было осознавать: даже то малое, что он мне оставил, я потеряла.

– Семья всегда остается семьей, Шарлотта, – с мягким укором произносит Бренда.

– Мне бы очень хотелось, чтобы ничего этого не было – ни моей беременности, ни связанных с ней надежд…

Бренда тянется, чтобы погладить меня по волосам, по щеке. Я придвигаюсь ближе к ней и, замерев, пла́чу как ребенок. Она ласково мне улыбается.

– Шарлотта, ты дала мне намного больше, чем надежда! Неужели ты не видишь, сколько счастья приносишь тем, кто рядом? Алекс был с тобой счастлив. И я, и Карл тоже! Не думаю, что он когда-нибудь сам расскажет тебе об этом, но он очень переживал, когда ты попала в больницу…

Мне не хочется сейчас говорить о Карле, ведь есть вероятность, что он слышит каждое наше слово. Но Бренда, слава богу, заводит разговор о собственной сорвавшейся беременности. Рассказывает, какое для нее это было горе и что она тоже мучилась ощущением пустоты…

– Шарлотта, мне ты можешь рассказать все!

– Знаю, Бренда. Жаль, что я этого не сделала.

И я шутливым тоном добавляю, что она и так уже все знает от Жана, но сама при этом не перестаю плакать. Наверное, на этот раз от облегчения… Бренда тихонько касается пальцем моего носа.

– И все равно мне хотелось бы прочитать твое письмо! Но ты можешь не спешить.

– Хорошо. Я обязательно его допишу.

Я всхлипываю, возвращаюсь на стул и заявляю деланно авторитарным тоном:

– Но только не сегодня вечером! Сейчас нам всем пора спать.

– Ты права, дорогая. Уже поздно. И торопиться нам совершенно некуда, не так ли?

Я не могу не улыбнуться. Меня восхищает умение Бренды все упрощать. Подоткнув одеяло, как это обычно делают, когда укладывают маленьких деток, я выхожу из комнаты.

В кухне я сталкиваюсь с Карлом. Он выглядит смущенным, отводит глаза.

– Ты все слышал? – спрашиваю с порога.

– Да. Извини… Я не нарочно. Просто…

– Это не важно.

– Я хотел подождать тебя, потому что мне нужно было отдать тебе… Вот!

Он нервным движением открывает бумажник и выкладывает на стол горку купюр, а рядом кладет мобильный телефон и кредитную карту на мое имя.

– Зачем все это?

– Чтобы ты могла расплачиваться в магазине. Покупать еду и… одежду, если понадобится.

Я тут же вспоминаю, что на мне надето. Наверное, Карл устал видеть меня в одном и том же, но я ведь не виновата, что не захватила с собой из Монреаля весь свой гардероб!

– Шофер остается в полном твоем распоряжении, чтобы ты могла… чтобы вы могли ездить к доктору!

– О’кей. Это будет очень кстати.

– И я навел справки насчет зарплаты…

– Карл, мне нравится ухаживать за Брендой!

Но он уже достает из кармана пиджака листок, на котором начертаны какие-то цифры. Сумма кажется мне огромной, но Карл настаивает, что все правильно, ведь я на месте постоянно, днем и ночью, и занимаюсь не только его матерью, но и домом, и кухней, делаю что-то и для него тоже… Говоря это, он старается не встречаться со мной взглядом.

Я отодвигаю листок, испытывая при этом некоторое смущение.

– Послушай, сегодня мы оба очень устали. Поговорим об этом завтра? Я в любом случае собиралась отдать вам все деньги Алекса, так что… Может, будем считать, что это – справедливый обмен?

– Шарлотта, нам не нужны эти деньги!

Мы оба разговариваем шепотом, чтобы не беспокоить Бренду. Но я не намерена уступать. Глядя Карлу в глаза, я заявляю:

– Я не могу оставить их себе. Алекс был бы против. Постарайся понять!

Он тяжело вздыхает, убирает листок в карман и недовольным тоном произносит:

– Хорошо. Поговорим об этом потом.

Карл смотрит на деньги, лежащие на столе, потом нервно касается телефона и просит меня звонить при малейшей необходимости. Говорит, что завтра заедет к нам в шесть вечера и планирует на время переехать к матери, чтобы я могла отвлекаться: постоянное общение с больным человеком может быть утомительным.

Мне показалось, он просто ищет предлог, чтобы остаться. Может, не хочет находиться дома один? Или дело во мне? Нет, это полный бред! Временами я ловлю на себе его взгляд, это правда, но в целом Карл ведет себя со мной сдержанно. Он просто беспокоится о Бренде! И я говорю то, что он желает услышать: что волноваться не стоит, что все будет в порядке и он может спать спокойно. Хотя сама знаю лучше, чем кто бы то ни было: только время может успокоить растревоженное сердце…