Империя предрассудков - Панна Мэра

Немного погодя, когда женщина совсем пришла в себя, я все же решилась спросить:

– Что произошло?

Кажется, она ждала этого вопроса и готова была поведать мне все с самого начала и без прикрас.

– Мы никогда не были против Его Величества, и я, и мой муж относились к нему и его семье с почтением. Но, несмотря на уважение к человеку, мы всегда были против транжирства, кумовства и продажности, и главное, мы всегда были против позорного рабства наших крестьян.

Наши дети придерживались этих же идей. Но старший сын всегда хотел служить, и когда он выбрал Императорскую военную академию, никто не был против. Довольно быстро Иван понял, что слишком мягок для этого дела. Однако было уже поздно. Он был в ужасе, когда впервые увидел, как провинившихся солдат проводят через строй, забивая насмерть палками, не раз он сам плакал, когда экзекуции подвергали тех, кто защищал своих товарищей или просто попадался под горячую руку офицерам. А сколько он видел отрубленных пальцев, вероятно больше, чем солдат во всей французской армии. Конечно, он хотел положить этому конец, потому что не выносил произвола и жестокости.

– Что было потом? – я вслушивались в каждое слово наставницы, ощущая, как неприятный холодок щекочет спину.

– Их командир батальона, человек, мягко говоря, не самый порядочный, решил, что ему дозволено использовать солдат по своей воле. Сын писал, что некоторых из них он увозил с собой прямо из казарм, некоторые возвращались покалеченные из-за изнуряющих работ, а некоторые не возвращались вовсе. Такое обращение, конечно, мало кому нравилось, особенно учитывая, что корыстное использование труда солдат каралось по закону. Но начальству не было дела до этого произвола. Постепенно назревало недовольство.

Женщина тяжело вздохнула:

– Вскоре и до Ивана дошли слухи о готовящемся заговоре против их командира. Он долен был немедленно доложить об этом, но не стал, позволяя всему свершиться. Но в последний момент у них всё пошло не так, и командир уцелел. Почти всех окрестили преступниками и отправили за решетку, в том числе и моего сына. Потом его обвинили в подстрекательстве к мятежу, неуставных взаимоотношениях, и наверх полагалось наказание за непристойные разговоры против Императорского Величества.

Его лишили дворянства и разжаловали в солдаты. Ожидание приговора было невыносимым, и узнать, что его сослали на каторгу, для нас было бы самой лучшей новостью. Но военный судья, если его можно так назвать, распорядился иначе. Было решено наказать его прогнанием сквозь строй. Три раза по тысяче ударов. Боже, я молилась, чтобы мой сын не дожил до второй тысячи, – ее голос дрожал, но она держалась, – но ему не давали умереть. Врач, который шел рядом, подсовывал ему нашатырный спирт, и я даже не представляю, как он мог смотреть на то, что происходило перед его глазами. Иван умер лишь спустя полчаса после того как все закончилось. Но и это был не конец.

Я смотрела на Жуковскую глазами полными слез, страха и ужаса. Я не хотела, чтобы она продолжала, потому что чувствовала, словно меня сейчас изо всех сил бьют этой же палкой.

– Его брат был вместе с ним. И когда ему всучили шпицрутен, он отказался бить. Один из офицеров пригрозил хлыстом и ему.

Женщина резко прервала рассказ, механически хлебнула остывший кофе, а затем посмотрела на меня таким взглядом, что я оцепенела от прожигающего душу леденящего чувства тоски. А потом она улыбнулась, и от этой гримасы мне стало ещё страшнее.

– Георгий не смог сдержаться – сломал офицеру нос, – она покрутила в руках серебряную ложечку и равнодушно бросила ее на стол. – Его отправили на вечную каторгу, перед этим постаравшись и вырезав ему ноздри.

– Но как? За что? – прошептала я, подавляя слезы. – Как вы смогли пережить это?

– Анна, думаете это возможно пережить? – ответила она, отвернувшись. – Но самое ужасное было после. Мы понимали, что для всего высшего света мы отныне и навечно будем предателями. Но каково же было наше удивление, когда вместо клейма позора нам предложили выбор: либо мы публично отрекаемся от своих сыновей – заговорщиков и убийц, либо навечно будем изгоями. Думаю, вы понимаете, что мы выбрали. Институт мы покинули сразу, а по возвращении сюда мы узнали, что за сломанный офицеру нос с нас хотят взыскать десять тысяч.

Мрачная тишина поглотила нас обеих.

– Знаете, я думаю, Александр Николаевич приехал к нам вовсе не на чайную церемонию. Думаю, он хотел предупредить нас о возможном пристальном внимании со стороны некоторых высокопоставленных лиц. Это весьма благородно с его стороны, но бесполезно.

– Но он хотя бы пытается помочь. И потом, при всем уважении, ведь не Император выносил приговор, а военный судья, – вступилась я инстинктивно, хотя понимала, что не имею права спорить с женщиной, которая только что лишилась одного сына, и вероятность встретиться со вторым тоже была мизерной.

– Ну конечно, – холодно произнесла Жуковская, – все до единого приговоры такого рода виновным подписывает Император. Сам утверждает и сам смягчает. И он прекрасно знал, чей это сын.

Я пребыла в замешательстве. С одной стороны, мне хотелось дать волю своим эмоциями, чувствовать, как они залпами разлетаются по телу и засасывают меня в омут всепоглощающей смуты. С другой, я неистово хотела узнать у Жуковской все. Все, что она ещё знала об Императоре, потому что я до сих пор не могла поверить, что тот доброжелательный человек, которого я видела на балах, способен на такую подлость.

– Александр Николаевич его сын. Так или иначе, он не сможет действовать против своей семьи, против законов, которые существовали у правящей монархии сотни лет. Каким бы он ни был хорошим для тебя, он сын Императора. И даже если он не унаследует трон, он будет поступать точно также.

Всё это, сказанное госпожой Жуковской, звучало для меня хуже императорских приговоров. Если бы она ещё не приплетала сюда Александра, потому что он был единственным, в кого я хотела верить.

– Знаете, я до сих пор вижу перед глазами имение отца. Имение, которое уже давно покинула жизнь. Я знаю, как люди в деревнях умирают от голода и произвола помещиков. Я видела, как в наш дом пришли люди Императора, чтобы отнять у нас все. Я прошла через бесчисленные унижения и обманы во дворце. Но… Если бы вы только знали, как я хотела любить это место, я верила