Суть дела - Эмили Гиффин

— Она говорит, что носки для мальчиков, — объясняю я.

— Как странно, — невнятно говорит он, а потом, преувеличенно зевнув, спрашивает: — Ты не очень расстроишься, если мы сегодня останемся дома?

— Ты не хочешь никуда пойти? — говорю я, стараясь не воспринимать отказ как оскорбление, а это трудно, учитывая, что вчера он куда-то ходил, а сегодня планировал отправиться в кино, один или с кем-то.

— Я хочу... Просто я жутко устал.

Я тоже измучена, и голова все еще побаливает, но считаю, что Ник серьезнее отнесется к этому разговору в приятной обстановке или хотя бы не уснет, а это на пятьдесят процентов вероятно, если мы останемся дома. Однако я воздерживаюсь от этого провокационного замечания и делаю акцент на необходимости объясняться с Кэролайн и отказываться от ее услуг в последнюю минуту.

— Тогда дай ей пятьдесят баксов за причиненное неудобство, — говорит Ник, складывая руки на груди. — Я бы заплатил пятьдесят баксов за то, чтобы никуда сегодня не ходить.

Я смотрю на него, гадая, сколько он заплатил бы, чтобы вообще избежать нашего разговора. Он не мигая смотрит мне в глаза.

— Ладно. Остаемся дома, — уступаю я. — Но может, поедим в столовой? Откроем бутылку хорошего вина? Может, принарядимся? — прошу я, снова рассматривая его робу, некогда источник возбуждения, теперь же мрачное напоминание об одном из возможных подозреваемых на нашем ухабистом пути. Если мне, конечно, повезет.

Во взгляде Ника, устремленном на меня, сквозят раздражение и насмешка, и я не могу решить, что обиднее.

— Конечно, — говорит он. — Желаешь, чтобы я надел костюм и галстук? И жилет, возможно?

— У тебя нет жилета.

— Ладно. Значит, решено.

Он медленно встает и потягивается. Я разглядываю спину Ника, испытывая внезапное побуждение обнять его, уткнуться носом ему в шею и поделиться всеми своими тревогами. Но что-то удерживает меня на расстоянии. Размышляя, страх это, гордость или негодование, я сохраняю свою самую деловитую манеру поведения и информирую Ника, что позвоню Кэролайн и закажу ужин, а он пусть идет наверх и переодевается.

— Расслабься немного, — добавляю я со стратегической улыбкой снисхождения. — Обрети второе дыхание.

Он смотрит на меня настороженно, потом поворачивается к лестнице.

— Суши тебя устроят? — спрашиваю я вслед ему.

— Вполне, — пожимает он плечами. — На твое усмотрение.

Вскоре доставляют наши суши, и мы воссоединяемся в столовой. Переодевшийся в серые фланелевые слаксы и черный свитер-водолазку, Ник вроде бы обретает хорошее настроение, однако выказывает признаки нервозности, дважды хрустнув пальцами, прежде чем открыть бутылку вина и наполнить два бокала.

— Итак, — говорит он, садясь и глядя в свой суп мисо. — Расскажи мне о вчерашнем вечере. Вы повеселились?

— Да, — говорю я, — пока я не начала волноваться...

С оттенком презрения он спрашивает:

— И о чем же ты волнуешься теперь?

Глубоко вздохнув, я делаю глоток вина и отвечаю:

— О наших отношениях.

— А что с ними?

Я чувствую, что начинаю задыхаться, так как стараюсь не допустить обвинений и ненужной мелодраматичности в своем ответе.

— Послушай, Ник. Я знаю, что жизнь — тяжелая вещь. Жизнь с маленькими детьми изматывает и изнуряет. Я понимаю, что жизненный этап, на котором мы находимся... может вызвать напряжение в отношениях... даже в самых удачных браках... но... просто я не чувствую прежней близости между нами. И меня это огорчает...

Поскольку возразить на мое заявление Нику нечего, он чуть кивает и осторожно говорит:

— Мне жаль, что ты огорчаешься...

— А что ты чувствуешь? — спрашиваю я.

Он озадаченно на меня смотрит.

— Ты счастлив?

— Что ты имеешь в виду?

Я знаю, он прекрасно понимает, что я имею в виду, но я все-таки расшифровываю это для него.

— Ты доволен своей жизнью? Нашей жизнью?

— Вполне доволен, — отвечает он, не донеся ложку до рта; с застывшей улыбкой он напоминает мне участника игры, который знает ответ, но все еще перепроверяет себя перед финальным сигналом.

— Вполне доволен? — переспрашиваю я, уязвленная его определением.

— Тесса, — говорит Ник, опуская ложку и заметно мрачнея. — Что все это значит?

Я сглатываю образовавшийся в горле комок и говорю:

— Что-то происходит. Ты кажешься отчужденным... как будто тебя гложет беспокойство. А я просто не понимаю, работа это, жизнь вообще или дети. Или я...

Прочистив горло, он отвечает:

— Я даже не знаю, как на это ответить...

Во мне поднимается волна разочарования и начинает шевелиться злость.

— Это не ловушка, Ник. Я хочу просто объясниться. Поговори со мной. Пожалуйста.

Я жду ответа, глядя на его лицо между нижней губой и подбородком, желая и поцеловать Ника, и в то же время закатить ему оплеуху.

— Я не понимаю, чего ты в этом смысле хочешь... — начинает он. — Не знаю, что ищешь.

Он несколько секунд смотрит прямо на меня, а потом опускает глаза, чтобы приготовить себе сашими. Он аккуратно наливает в свое блюдечко соевый соус, добавляет щепотку васаби и смешивает их палочками.

— Я хочу знать, как ты себя чувствуешь, — уже умоляю я Ника.

Он смотрит на меня в упор и произносит:

— Я не знаю, как я себя чувствую.

Что-то внутри меня ломается, и я даю волю сарказму, почти всегда опасному в разговоре между мужем и женой.

— Ну что ж. Давай зайдем с другой стороны. Не поведаешь ли, где ты был вчера вечером?

Он тупо таращится на меня.

— Я был в больнице. Приехал домой около пяти, поужинал с детьми и на несколько часов ушел.

— Ты был в больнице весь день? — нажимаю я, вознося отчаянную молитву, что Роми обозналась и ей срочно нужны очки.

— В основном, — отвечает Ник.

— Значит, вчера ты в «Лонгмер» не ездил? — выпаливаю я.

Пожимая плечами и отводя взгляд, он говорит:

— О. Да. А что?

— Что? — переспрашиваю я, не веря своим ушам. — Что?

— Да. А что? — отрезает он. — В смысле — почему ты спрашиваешь? В смысле — зачем ты прилетела домой на день раньше? Чтобы задать мне этот вопрос?

Я качаю головой, не желая быть обманутой его шитой белыми нитками хитростью.

— Почему ты там был? Знакомился со школой? Оставил заявление? Это имело какое-то отношение к Руби?

Я уже знаю его ответ, когда Ник со вздохом начинает: