И солнце взойдет. Он - Варвара Оськина

Сарказм оседал на языке жгучей перечной мятой, отчего захотелось промыть рот водой. Но глава отделения имел право на такой тон.

– Вчера вы назвали меня по имени, – зачем-то заметила Рене и мгновенно прикусила язык. Ну, что за дурость? Нашла время!

– Вчера ты от меня ничего не скрывала, – резонно откликнулся Ланг и уселся в большое чёрное кресло, с которым то же мгновение слился.

Ну а Рене, немного помедлив, коротко кивнула и направилась к двери, но надавив на вечно заедавшую ручку, замерла и рискнула спросить.

– Сэр, я… что-нибудь говорила во сне?

– Нет, – пришел лживый ответ. И стало понятно, что Ланг уже обо всем догадался.

Следующее утро выдалось хмурым, прямо как отражение в зеркале. Рене с сомнением разглядывала внушительные синяки под глазами, слушая одну за другой тоскливые песни по радио. Похоже, у диджея тоже выдалась не лучшая ночка. Сутки прошли, но лучше не стало. Рене мрачно посмотрела на воспалившийся шрам, провела пальцем по маленьким гнойничкам, что скопились, точно планеты на Млечном Пути, а затем прикрыла саднившие от бессонницы веки. Что же, надо признать, она выглядела отвратительно. Разодранная кожа горела, глаза покраснели, а общая бледность приблизилась к ланговскому эталону. От пудры пришлось отказаться, потому что та была несовместима с мазями, которые выдала разозлённая Роузи.

Вчерашний разговор с Фюрстом был сложным. Каждый из них понимал, что Рене врала напропалую, но анестезиолог оказался слишком тактичен для откровенных вопросов. Да – уснула. Да – в комнате дежурного резидента. Нет – они попросту разминулись с доктором Лангом, а телефон – вот удивление! – предательски сел. Ну а лицо – банальное следствие нарушения техники безопасности. Четырнадцать часов в секционной кому угодно уничтожат не только легкие, но и любой кожный покров. Так что ей очень жаль, как всё вышло. И это, пожалуй, оказалось единственным честным признанием. На душе было чертовски паршиво.

В ординаторскую Рене влетела аккурат перед стремительным и привычно устрашающим появлением доктора Ланга. В отделении пахло свежей краской и чистотой. Оборудование вернулось на свои места, и теперь ничто не напоминало ни о ремонте, ни о той ночи. Успев обменяться кивком головы с нервным Франсом, Рене наткнулась на тяжёлый взгляд посетившего их собрание доктора Дюссо и проскользнула в глубину комнаты. Подальше от чужих глаз. Ссадины на лице неимоверно чесались, но она постаралась не думать о них, а также о том недоумении, что читалось в глазах коллег. К счастью, с расспросами к ней не лезли.

Устроившись поудобнее на твёрдом стуле, Рене огляделась и заметила Хелен. Медсестра восседала на подоконнике позади одного из ведущих хирургов, заразительно смеялась над его шутками и, очевидно, была совершенно уверена в своей безнаказанности. Что, впрочем, не удивительно. Ведь доказательств у Рене не было. К счастью, это понял и Франс, который бросал в сторону медсестры опасливые взгляды, но неожиданно мудро молчал. Надо же…

Впрочем, все чаяния и ожидания Рене рассыпались в прах, стоило доктору Лангу верхом на сегвее заложить лихой вираж по переполненной ординаторской. Сделав почётный круг, он остановился в центре комнаты, а затем легко и ловко, словно не было в нём двухметрового роста, вскочил на один из столов, подхватил стоявший рядом стул и водрузил наверх. Усевшись на импровизированный трон, глава отделения закатал рукава и носком ботинка столкнул на пол стаканчик с разномастной канцелярией. Этим он привлёк внимание последних галдевших коллег. Они уставились на Ланга, Ланг уставился в ответ, и в ординаторской воцарилась тишина.

– Странные дела творятся в нашем королевстве, – после внушительной паузы неторопливо произнёс он с интонацией, достойной театральных подмостков.

Рене поёжилась и отвела взгляд. Видит бог, в Энтони Ланге умер прекрасный актёр. Яркий. Запоминающийся.

– Десять смертей за одну ночь, две выбитые двери за другую. Какая… поразительная работоспособность там, где нужно. Не боитесь, что правление больницы задастся вопросом о компетентности всего отделения? М-м-м… Что скажете, доктор Дюссо?

Рене украдкой посмотрела в сторону хирурга и увидела, как сжались в кулаки его руки. Неуклюже поёрзав, она нервно выдохнула, а потом уставилась на собственные колени. Ситуация была… неловкой. Какие бы отношения ни связывали этих двоих, прямо сейчас глава отделения требовал объяснений. Но тех, конечно же, не последовало. И Рене знала почему. Когда в пять утра идёт твоя восьмая по счёту операция, тебе не до раздумий или хирургических тонкостей.

– Скажу, что в тех условиях я сделал всё возможное, – процедил тем временем Дюссо. А Ланг вопросительно поднял брови, словно ожидал продолжения, и нехорошо усмехнулся, когда того не последовало.

– Надеюсь, этическая комиссия удовлетворится таким же всеобъемлющим объяснением, – протянул он, а потом неожиданно повернул голову и мгновенно нашёл в разномастной толпе новую жертву. – Мистер Холлапак…

Привыкший к постоянному коверканью фамилии Франс сначала даже не понял, что удостоился внимания самого Энтони Ланга. Он нервно сглотнул и зачем-то оглянулся. Рене же закатила глаза. Бога ради, да не съедят его прямо здесь! Однако резидент, видимо, считал иначе.

– Да? – проблеял Франс.

– Скажите, вы заметили прошлым утром что-нибудь необычное?

Вопрос звучал невинно, но у Рене ёкнуло сердце. Она метнула на Франса испуганный взгляд и неожиданно увидела в ответ такой же растерянный. Холлапак знал, что если выдаст Хелен, то придётся рассказать и о Рене. А потому она в отчаянии качнула головой.«Молчи! Ради всего святого – молчи!»Но Франс уже отвернулся и теперь смотрел себе под ноги.

Не было сомнений, что глава отделения догадался. Длинные пальцы Ланга скользнули по едва изогнутым в улыбке губам, пока сам он гипнотизировал взглядом Хелен. А та боялась поднять голову и посмотреть в глаза своей жертве. Трусиха! Но сегодня Рене была этому рада. Всё что угодно, лишь бы память о мёртвой Виктории так и осталась лежать под женевской могильной плитой. Прошлое прошло! Хватит! Остановитесь!

– Так, что же? – Ланг решил прервать необычную пантомиму. Рене зажмурилась.

– Нет, сэр.

Она в изумлении подняла голову и уставилась на вспотевшего Холлапака. Тот старался казаться беспечным, даже откинулся на спинку кресла и скрестил на груди руки, невольно повторив позу пребывавшего в злом веселье Ланга, но взгляд выдавал панику.

– Вот как? – цокнул языком главный хирург. – Значит, это не вы выбили обе двери?

– Я, – пришел ответ. – Мне нужно было переодеться, но какой-то дурак закрыл раздевалку. А в пять утра искать ключ оказалось накладно. Ремонт. Бардак…

– Действительно. – Теперь Ланг выглядел откровенно увлечённым беседой. Он опёрся локтями на колени, чуть подался вперёд, а после фальшиво участливо поинтересовался: – Но что же случилось с душевыми?

Франс дёрнулся и почти