Невидимые знаки - Пэппер Винтерс

редких колыбельных для Пиппы). Ни для кого. Записывать мелодии и формировать случайные схемы было терапевтическим занятием, которое я хотела сохранить в тайне.

Не то чтобы мои страницы были невосприимчивы к трудностям острова.

После каждого ливня мой блокнот становился более влажным, стихи размазывались, а чернила смывались.

Босыми ногами скользнула по прохладному песку, когда полезла в сумку и спрятала там свой блокнот. Стараясь быть бесшумной, направилась прочь от лагеря.

Я хотела сочинять, но не рядом с ним.

Он не смог бы понять замешательства во мне, а я не собиралась говорить ему… пока он не расскажет что-нибудь о своём прошлом. Все, что мне было известно, это то, что он направлялся в Кандаву, чтобы строить дома для обездоленных местных жителей в рамках благотворительной программы.

Тот факт, что он умел строить, говорил о том, что это его профессия, а то, что он уделял благотворительности время, говорило о том, что он был либо бескорыстным человеком, либо ему нужно, что-то искупить.

В любом случае, я никогда не узнаю, потому что он никогда мне не скажет.

— Куда ты собралась?

Гэллоуэй перестал вырезать копье, в его глазах отражались отблески огня.

Черт.

Я была не так осмотрительна, как надеялась.

Спрятав блокнот, остановилась.

— Пойду прогуляюсь.

— Хочешь найти Пиппу и Коннора?

Стоя к нему спиной, оглянулась через плечо.

— Нет, хочу… собраться с мыслями.

— Ты не можешь этого сделать здесь... — Он посмотрел вниз. — Со мной?

Тревожная, незавершенная ситуация между нами становилась все глубже, требуя завершения. В течение недели мы использовали детей или незначительные разговоры о жизни на острове, чтобы избежать конфронтации.

Я была так же виновата, как и он, потому что избегала разговора.

Но я не готова к этому.

Не думаю, что когда-нибудь буду готова.

Не надо…

Его руки сжались на полувырезанном копье.

— Эстель... ты должна перестать избегать меня.

— Я не избегаю тебя.

— Херня.

Да, ну, ты заставил меня кончить. Затем получил удовольствие с помощью наказания.

— Это не херня. Я не избегаю тебя. Просто... занята.

Я вздрогнула, ненавидя то, как дрогнул мой голос, а грудь опустела от боли.

Мгновение никто из нас не произносил ни слова.

Он прочистил горло.

— Нам нужно поговорить.

У меня екнуло сердце.

— Нет, не нужно.

— Хочешь, я облегчу тебе задачу?

Он пошевелился, заскользив ногой в шине по песку.

С каждым днем ему становилось немного лучше. Он уже не прыгал, а ковылял, но окончательно раны ещё не зажили.

Впервые лагерь в нашем распоряжении. Мы можем быть честны друг с другом. Никаких загадочных разговоров, никаких игр.

— Мне необходимо поговорить с тобой, чтобы прояснить, что, черт возьми, происходит между нами, потому что это… — он махнул рукой между нами, — не работает.

Я тяжело вздохнула. Мои пальцы сжали блокнот, я умирала от желания убежать и игнорировать его. Что он сделает? Будет преследовать меня?

Повернувшись к нему лицом, я переместила блокнот за спину.

— Ну, мы живы, и прошло уже пять недель, так что что-то определенно работает.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Я нарочито расширила глаза.

— Серьезно, Гэллоуэй, не знаю, чего ты от меня хочешь. Ты прекрасно выразился на днях, запустив руку в мои шорты. — Я покраснела, когда его рот приоткрылся, и он облизал нижнюю губу. — Тебе известно, что я хочу тебя, и ты прав, я боюсь тебя. А страх никогда не должен быть составляющей отношений.

— Ошибаешься, — прорычал он. — Он должен иметь к этому самое непосредственное отношение.

— Что?

Он наблюдал за мной из-под полуприкрытых век.

— Ты не боишься меня, Эстель. Ты боишься того, что я могу заставить тебя почувствовать. Если бы ты не чувствовала, когда я прикасался к тебе, то между нами ничего не было. А между нами что-то есть. Что-то, что заслуживает исследования.

Ненавижу, что он прав. Я ненавидела, что он видит меня насквозь и не дает возможности спрятаться. Я старалась не обращать на него внимания. Заставляла себя забыть о восхитительном ощущении его пальцев внутри меня. Преуменьшала эпическую разрядку под его контролем. И уж точно не позволяла себе мечтать о том, чтобы утащить его в лес и закончить то, что он начал.

Я хотела его.

Очень, очень сильно.

Но он прав. Я была напугана. По причинам, которые до сих пор не понимала.

Гэллоуэй посмотрел на огонь, давая мне короткую передышку от его пристального взгляда.

— Я ничего о тебе не знаю, Эстель. Ты не хочешь говорить о том, откуда ты и кто ты. Ты ничего не рассказываешь. Но теперь это наша жизнь. Мы не знаем, как долго здесь пробудем. И мне до смерти надоело лежать ночью в постели, чертовски сильно желая тебя и не зная, как обстоят дела.

Его английский акцент. Его слова. Они проникали в мою кровь, словно морфий, блокируя опасения.

Мой нрав взбунтовал.

— Я ничего тебе не рассказываю? А ты? Каждый раз, когда я задаю простой вопрос, ты отшиваешь меня. Не будь лицемерным, Гэллоуэй, тебе это не к лицу.

Я бы никогда не сказала ему, что понимаю его патологическую потребность в секретах. Мне было неприятно рассказывать даже малую часть о себе, делиться историями и добровольно раскрывать свой мир для чужой критики. Я уважала его потребность в пространстве, потому что сама требовала того же.

Кроме того, я знаю больше, чем он думает.

— Лицемерным? Ты хочешь так, да? — Он оскалил зубы. — Отлично. Давай поговорим о том, кто настоящий лицемер, хорошо?

У меня отвисла челюсть.

— Ты же не имеешь в виду меня?

— В яблочко с первой попытки.

— Что?

Его глаза сузились.

— Ты первая поцеловала меня, помнишь? Ты все это начала.

— Тот поцелуй был ошибкой. Мы только пережили крушение и хотели пить, находились на краю смерти. Извини, если я поддалась внезапному порыву испытать немного счастья перед смертью.

— И это был потрясающий поцелуй. — Его руки крепко сжали копье. — Ты будешь отрицать это?

Я стиснула зубы. Да, я хотела все отрицать. Это положило бы конец нелепому разговору. Но я не была лгуньей. Да, я убегала, пряталась. Из кожи вон лезла, чтобы избежать конфликтов с кем бы то ни было. Но никогда не была лгуньей.

Я опустила голову.

— Поцелуй был хорош. Я не отрицаю этого.

— И на