И одной любви достаточно - Иван Цветков

— А она так сильно волнуется? — равнодушно спросил я.

— Чего? Конечно волнуется! Да ты и себя видел?

— Эм, нет.

— Тогда глянь в зеркало, — посоветовал мне друг, а я так и сделал.

Уставшее выражение лица. Опущенные уголки губ. Чуть прикрытые веки. Мешки под глазами. И красное пятно под носом. Совсем как то пятно у скамейки.

— А что у меня с носом? Кто-то пролил на меня красное вино? — спросил я.

— Эм, я не эксперт, но, по-моему, это кровь. На вас с Машей напали?

— Напали? Не знаю. Может быть. Не помню. Так, погоди, на нас действительно могли напасть. Вот и связь. Красное пятно под скамейкой — это кровь из моего носа. Да, на нас напали! Чёрт, Маша! Нужно срочно узнать, что с ней!

— Твою мать, — сокрушённо сказал Миша, — получается тебя вырубили и уложили на скамейку, а Машу…

— Нет-нет-нет! Она в порядке! Она убежала. Она у меня девочка быстрая, — говорил я, набирая её номер на телефоне. — Чёрт, сбрасывает. Её… Её похитили и теперь её телефон у них. Мрази! Сволочи!

— Надо в полицию идти. И срочно! — сказал друг, пока я раз за разом набирал Машу, а на другом конце раз за разом сбрасывали.

— Да, пошли. Хотя подожди, она что-то написала. Может ей позволили отправить сообщение о выкупе, — сказал я разблокировав телефон и начав читать сообщение.

— Ну? Что там? Сколько просят? — спросил Миша. — Читай, пожалуйста. Ты чего завис? Вань, ты чего плачешь? Всё настолько плохо?

— Да… Плохо, — сказал я и без сил упал на колени, склонив голову и уронив телефон на пол.

— Боже… Она… Умерла?

— Нет. Не она, — сказал я, рухнув на пол. Миша же поднял мой телефон.

— «Ваня, я всё тебе вчера сказала. Не звони мне. И не пиши. Впрочем, я все равно кину тебя в чс. Я всё сказала. Между нами всё кончено. Ты мне больше не нужен. Я использовала тебя и выкинула как тряпичную куклу. Ведь на большее ты и не способен. Ничтожество. И ты там это, не выпиливайся, хорошо? У меня родители конечно со связями, но все эти разбирательства в суде и прочая чушь мне не нужны. Ну знаешь, нам с Даней будет не до этого. Всё, пока грязь из-под ногтей», — прочитал Миша и рухнул на диван не в силах что-либо сказать.

— Забавно, ко мне вернулась память, — сказал я, хлюпая соплями и слезами. — Да, вернулась память. Как она втоптала меня в грязь. Как тот человек, который клялся мне в вечной любви назвал меня педофилом и извращенцем. Как тот человек, в любви которому клялся я, сказал, что весь год отношений был холодным расчётом. А я… А я дурак поверил, что встретил ту единственную. Поверил, что вот оно, моё счастье, что я больше не буду разочаровываться в отношениях.

— Да как?! — воскликнул Миша, вскочив с дивана. — Ну как? У вас ведь всё было так замечательно. Такая сильная и крепкая любовь. Огонёчек счастья в глазах у обоих. Как она могла так поступить? Ну как?!

— Я не знаю. Видимо она тварь. А я купился. Ну а она использовала меня, — сказал я, вставая с пола. Мой взор упал на рабочий стол, на котором стояла рамка с нашей фотографией. Мы у Лахты. Чудесное время. Мы улыбаемся. Ещё друзья. Неужели и эта улыбка фальшивая? Неужели она тогда думала о том, как превратить дружбу в отношения, чтобы хвастаться перед подругами?

— Вань, я сегодня в универ не иду. Я понимаю, что тебе возможно хочется побыть одному, но я не могу тебя бросить. Если хочешь уединиться, то я просто буду на кухне. Хорошо? — спросил меня Миша, положив руку на плечо.

— НЕНАВИЖУ!!! — заорал я, швырнув рамку в стену.

Комната тут же наполнилась десятками мелких осколков стекла. Да, прямо как моё сердце. Я подскочил к разбитой рамке и стал рвать фотографию.

— Ненавижу! Ненавижу! — продолжал кричать и рвать фотографию на сотни клочков. — Почему? Почему ты так поступила? За что? За что?

— Вань, я сейчас уберу, — тихо сказал Миша.

— Да съебись ты уже на кухню или куда ты там хотел! Оставь меня! Да, а ещё лучше брось. Предай, как она. Скажи, что все 13 лет якобы дружбы ты на самом деле презираешь и ненавидишь меня. Давай, скажи. Лучше сейчас, чем потом, — говорил я, не то крича, не плача.

— Ваня, ты мой лучший друг. Я никогда тебя не предам.

— Она… Тоже так говорила, — сказал я уже рыдая.

— Да, знаю. Знаю, — сказал Миша и обнял меня. — Знаю. Знаю.

— Я любил её. Любил! Она была всем для меня. А она… Почему? Почему?! — говорил я, рыдая, уткнувшись в друга. — Господи, почему я не умер тогда, в ледяной воде?

* * *

Мерзость. Грязь. Люди. И люди ли? Животные. Хищники, стервятники, которые хотят использовать тебя и унизить. Вот всё, чего они хотят. Раздавить меня? Не дождутся суки!

Я решил сесть на больничный. Сил моих нет смотреть на все эти морды. Типичная поликлиника. Та самая. Лучше бы она ногу сломала, а не подвернула.

— Молодой человек, разрешите пройти? Мне только справку взять, — вывела меня из размышлений какая-то бабулька, на которую мне даже взглянуть было лень.

— А что мне за это будет?

— Что будет? Ну, я не знаю… Н-ничего…

— А почему я должен Вам уступать за просто так?

— Я ведь быстро. Только справку взять и всё.

— А очереди для кого?

— Но ведь народу очень много. После Вас ещё человек пять.

— Да, представляю. Когда я пришёл, передо мной было как раз столько же человек. Пришлось час отсидеть свою очередь. И Вы хотите сказать, что теперь я должен Вам уступить?

— Нет, не должны, но я думала…

— В Вашем возрасте вредно думать. Идите и смотрите дома телевизор.

— Но я тороплюсь… Внука ещё забрать надо со школы.

— А меня это как касается?

— Женщина, давайте Вы зайдёте передо мной. Нечего с этим хамом разговаривать, — сказало какое-то тело справа. Видимо следующий в очереди. — Мелкий испорченный говнюк.

— Если Вы хотели меня задеть, то у Вас не вышло, — сказал я и широко растянул губы. — Мне похуй на всех Вас и на Ваши проблемы, и на Ваши слова.

Над дверью кабинета загорелась лампа, и я зашёл в кабинет. Забавная ситуация. Меня спрашивают о том, есть ли температура. 37,2. Честно-честно. А потом мне выдают градусник. 35,9. Заебись. Но больничный мне всё равно выдали, так что