Анастасия - Лана Ланитова

– А здесь у меня есть немного экспрессионистов. Вот мои портреты работы Шагала, Кандинского, Пименова. А здесь…

Она всё перечисляла и перечисляла весьма известные фамилии живописцев и тонким пальчиком указывала на картины, заключённые в массивные золоченые рамки или изысканные багеты. По мере того, как её влажные губы шевелились от звучания великих имён, мне становилось всё хуже и хуже. Меня отчего-то стало мутить. Я расстегнул ворот сорочки и ослабил натяжение галстука.

«Но как?» – я пытался лихорадочно осмыслить всё то, что видел в этом огромном зале.

– Смотри, какой удивительный портрет получился у Марка.

– Это Шагал? – я снова не верил своим глазам, глядя на летящую над Монмартром рыжеволосую Анастасию в лиловом платье.

– А это Кандинский. Здесь я на фоне пейзажа. Ты же знаешь, Джордж, что Кандинский не всегда понятен.

– Ну, отчего же… Здесь явно видно, что это ты…

А после пошли другие работы, и Настя сыпала потоком всем известных имён. А у меня всё сильнее кружилась голова от странности происходящего. И самое главное, что я твёрдо был уверен в том, что все картины в Настиной коллекции были несомненными подлинниками.

– А это Больдини, – журчал Настин голос. – Этот портрет он писал с меня в Ницце. Как он тебе?

В ответ я лишь бесстрастно кивал головой. С работы Джованни Больдини на меня взирала тонкая и изысканно-летящая Анастасия в широкополой шляпе.

– Ты знаешь, я тогда немного обиделась на Джованни…

– За что?

– За то, что он написал Клео вперед, чем меня…

– Да? Клео де Мерод? Это ты о ней?

– Конечно, – кивнула она и поджала пухлые губки. – Правда, он потом исправился и сразу же написал этот портрет. Я нахожу даже, что он намного удачнее, чем у Мерод. А ты как думаешь? – она хохотнула и хитро посмотрела на меня.

– Ну, в общем-то, да… Больдини написал ещё один шедевр.

– Вот и я так считаю, – легко отвечала она. – Ты пока переходи в следующий зал, а я распоряжусь насчет выпивки. Очень хочется пить…

Я тоже почувствовал, как у меня пересохло в горле. Настя удалилась в один из длинных переходов, пообещав мне, что вернется через пару минут. Пока она отсутствовала, я решительно двинулся во второй зал её головокружительной галереи. А дальше, господа, я увидел то, что до сих пор не укладывается в моей голове. То, чему я не в состоянии дать хоть сколько-нибудь нормального логического и физического объяснения. Вместо этого в мою голову вновь вошла мысль о том, что я имею дело с чем-то потусторонним или относящемся к области метафизики. А еще проще, то, что я увидел в этом зале, повергло меня в сильный шок.

Стены этой комнаты были сплошь увешаны картинами художников, живших еще в прошлом веке и даже позапрошлом. И, так же, как и в предыдущем зале, это были сплошь портреты, либо иные изображения моей несравненной рыжей Анастасии. Целое сонмище померанцевого огня, расплесканного по высоким стенам галереи.

Я увидел здесь картину Альма Тадемы, где Анастасия была изображена в античной тунике с волосами, уложенными в высокую прическу, перехваченную лентами. На этой картине она стояла на каменной древнегреческой террасе. Рядом с ней благоухали роскошные магнолии, на шпалерах вился золотистый виноград, а на горизонте плескалось синее море. Я тут же стал лихорадочно вспоминать годы жизни и творчества этого художника. Я путался в цифрах и туго соображал. Но, даже не успев подсчитать даты, я сосредоточился уже на работе Эжена Делакруа. А после взор коснулся картин Густава Курбе и Франсуа Милле… Были тут полотна и русских художников-передвижников. Я узнал Настины портреты руки самого Валентина Серова, Абрама Архипова, Виктора Васнецова и Василия Поленова. Был здесь и портрет Анастасии кисти Василия Сурикова. На нём Анастасия была изображена в старорусском сарафане, сидящая в царских палатах. Это была невероятная по красоте работа, на которую я таращился, словно баран на новые ворота.

Что за чертовщина, думал я!

Были здесь и картины совсем неизвестных мне художников, чьи имена я вовсе не слышал, но судя по силе их мастерства, это были поистине великие живописцы. А после мои глаза наткнулись на два высоких полотна работы Альфонса Мухи. В них Анастасия была представлена в виде женщины-лето и женщины-зимы. По крайней мере, я именно так воспринял эти причудливые образы, окруженные стеблями, листьями, арками и цветами в стиле «ар-нуво».

Был здесь и Ренуар! На его полотне Анастасия сидела со спины и была полностью обнажена. Как и прочих своих натурщиц, Ренуар изобразил её расчесывающей роскошные длинные волосы. Боже, думал я, неужели она позировала ему голой? Но когда? Когда она успела?

А потом были портреты кисти Жана Энгра, Вильяма Бугро, Александра Кабанеля, Карла Брюллова, Тимофея Неффа, Константина Маковского, Генриха Семирадского и многих других.

Да-да, вы не ослышались! И не думайте, что это была какая-то ошибка! Конечно, речь не идет о том, что авторство этих картин нужно подвергнуть сомнению и тщательной экспертизе. Но я вас уверяю – шестое чувство подсказывало мне, что предо мною находятся самые настоящие подлинники.

В какой-то момент я увидел, что яркие лампы, освещающие эту гигантскую коллекцию, затрещали так, словно бы случилось короткое замыкание. И свет в зале тот час погас. Тогда в окне с витражом, я увидел, что на улице уже сгустились сумерки. А из приоткрытой фрамуги потянуло сыростью. Свет несколько раз зажигался и гас. А мне мерещилось, что все картины на стенах ожили, и что со всех полотен на меня смотрела не нарисованная, а вполне себе живая Настя.

А когда я добрался почти до конца этой роскошной галереи и увидел прекрасную головку Насти работы великого Франсуа Буше в стиле рококо, а так же работу Антуана Ватто, то мне сделалось и вовсе дурно. Но апофеозом моего потрясения стало полотно самого Рафаэля, на котором Анастасия была изображена в виде Мадонны, попирающей ногами облака с ангельскими головами, одетая в платье эпохи Возрождения и с развевающимися по ветру рыжими волосами. Господа, мои глаза имели редкую возможность, увидеть ранее неизвестное полотно великого гения!

Помню, как я сделал шаг назад, обмяк и повалился в глубокий обморок.

Очнулся я от резкого аромата английской соли и увидел перед собою Настины тонкие пальцы, держащие старинный флакон. Я огляделся и понял, что лежу на мягком диване в одной из многочисленных Настиных гостиных.

– Ух, Джордж, как же ты меня напугал. В моей галерее было слишком душно.