Вызовите ведьму! - Анастасия Амери

стакану молока за разговором о том, куда пришла наша с ним жизнь. Сейчас же я заметил в его глазах беспокойство. Эрик Олфорд редко показывал подобные эмоции. Когда мы остались вдвоем, он стал жестким отцом с вечно сухим тоном. Растил меня без поблажек, в строгости, желая воспитать сильную личность. Его беспокойство значило только одно — он не хотел повторения истории, как с Эссой.

— И все же, Майкл, — Ким закинул карамельку в рот, — я до конца не могу взять в толк, кому ты перешел дорогу. Не думаешь, что старика Монти нужно посвятить в ваши делишки?

Следующие полчаса ушли на то, чтобы ввести Кима в курс дела. Я не мог оставить его в неведении. Тем более мне был нужен свой человек в Вестери-ярд. По мере рассказа лицо констебля вытягивалось все сильнее. Кто бы мог подумать — убийство студента привело нас к чему-то более масштабному и опасному. Никто из нас до конца не осознавал, что творилось на улицах Аркена и при чем здесь ведьмы и люди в красных плащах.

— К сожалению, мне так и не удалось найти ничего стоящего о «Балтингейл», — Монти задумчиво потирал гладкий, хорошо выбритый подбородок. Отец к тому моменту успел покончить с едой и оставил нас в столовой втроем. — Только давно забытая жалоба некой медсестры о домогательствах со стороны одного из работников охраны. Такое в наше время даже делом-то не считают.

— Уверен, Уилл Кастер уже успел запустить свои адвокатские пальцы в дела лечебницы и теперь активно шарит в поисках слабого места, — отозвался я, почесывая все сильнее зарастающие щетиной щеки.

Я не любил лишнюю растительность на лице, но сейчас считал это стратегически важным решением, если собирался в ближайшее время снова появиться на улицах Аркена.

— Надеюсь, у него не будет неприятностей, подобных нашим, — ведьма прикусила нижнюю губу, на ее лице отражалось искренне волнение за судьбу отца Корвана.

— Неприятность? — хохотнул Ким. — Красавица, да это чертово покушение!

— Положимся на его профессионализм, Джойс, — не обращая внимания на нервный смех Монти, я постарался выглядеть уверенным и спокойным.

Гораздо позже, когда констебль уже покинул дом, отправившись разнюхивать дела Лекса и попутно узнавать, чего стоило ждать от служителей закона, я направился к отцу, оставив Джойс рассматривать скромную, но занятную коллекцию книг в маленькой библиотеке на втором этаже.

Мне нравилось место, куда отец перебрался жить. Несмотря на мои теплые чувства в отношении прежнего дома, того, где прошло мое детство и с которым связаны по-детски солнечные воспоминания о маме, я был рад, что отец не дал горю затопить его полностью и смог пойти дальше. Он сумел навести невероятный уют и здесь, будто отдавая дань памяти любимой жене. Это стоило ему многих месяцев трудов, ведь Остранд — мой боевой товарищ, прошедший со мной сквозь огонь и воду за тот тяжелый год ужасающей войны — считал, что человеку или нелюдю не нужно ничего, кроме кровати, одеяла с подушкой, тумбы и ванной.

Я постучал в закрытые двери отцовской спальни и вошел, получив разрешение. Отец стоял у секретера и придирчиво выбирал из шкатулки запонки к своему дорогому костюму-тройке. Так тщательно он одевался только на военный парад и на чай у мадам Сэлведж. На улице могли стоять лютые морозы, идти боевые действия или начаться апокалипсис, но папа неизменно надевал костюм, брал из кладовой бутылку хорошего красного вина и шел к леди в конце Дубовой аллеи.

— Может, вы уже съедетесь? — я улыбнулся, когда отец, тяжело вздохнул, так и не выбрав лучший вариант, и взглянул на меня.

— Нам нужно пространство, — он вновь вернулся к изучению своей коллекции запонок. — Это ваше поколение вечно спешит, забывая о банальной вежливости, дистанции и прочих прекрасных проявлениях традиции. Мы же считаем, что в этом есть… хм… свой шарм.

С вдовой генерала Сэлведжа отец познакомился больше двух лет назад на похоронах того самого генерала. Эрик когда-то служил под его началом на границе с Ливерией, и совершенно естественно, что он приехал проводить бравого военного тактика в последний путь. Похороны были помпезными, даже сам король Вильгельм V почтил покойного и его семью своим визитом. У Сэлведжа осталась жена, на двадцать лет его моложе, и трое сыновей, давно продолживших карьеру отца, сейчас они защищали интересы государства на дальних рубежах. Я видел вдову лишь однажды, когда они с отцом мило прогуливались рука об руку в осеннем парке, и понимал, почему он бежал к ней каждую субботу.

— Мне завтра понадобится мобиль.

— Пожалуйста, — махнул отец, не утруждаясь на меня посмотреть. — Я все еще настоятельно прошу тебя обратиться к Остренду.

— Монти скорее всего уже отправил весточку.

— Хороший парень, несмотря на то, что узкоглазый.

Отец, как человек внушительную часть жизни сражавшийся на поле боя с поддаными Ливерии, с недоверием относился ко всем, чей разрез глаз был даже отдаленно похож на ливерийский. Мы по-разному относились к войне, наши точки зрения на счет внешней политики обеих стран были диаметрально противоположными. Когда-то мы заключили негласный договор не лезть со своим видением друг другу в души. Он отзывался о ливерийцах, как хотел, а я не поправлял. Когда отгремели последние взрывы, мы больше никогда не разговаривали о том, через что оба прошли.

Эрик Олфорд, наконец, определился с запонками, и его взгляд скользнул в сторону прикроватного столика, где в простой рамке неизменно стояла единственная сохранившаяся фотокарточка с мамой. На ней мы были все вместе. На мое пятилетие родители решили отвести меня в ателье и сделать дорогостоящее в те времена фото. Я никак не мог усидеть на месте, впервые увидев большой фотоаппарат на трех ногах. Поэтому мое лицо чуть смазалось, рука была вытянута в сторону фотографа, а мама пыталась удержать меня на коленях и от того ее мордочка запечатлелась слегка раздраженной.

При взгляде на фотокарточку я вспоминал какого цвета был у нее мех, какой мягкой она была и как хорошо пахла. Солнцем и цветами. Я вспомнил, что сразу же после этого снимка нечаянно наступил ей на хвост, отчего она подскочила едва ли не до потолка, перепугав тем самым половину посетителей.

— Надеюсь, я доживу до того момента, когда и у тебя появится такая фотография.

Эта простая, казалось бы, фраза задела во мне что-то.

Иногда я забывал, что отец — человек. Катты жили чуть дольше людей, и мне часто приходилось напоминать себе, что шестьдесят пять — приличный возраст для человека, каким бы здоровым он ни был. Отец на самом деле боялся