Половина пути - Юля Тихая

И Ольша училась, да. Но её стараний всё равно было недостаточно, чтобы получить на четвёртом году учёбы бронь от мобилизации. От всего их курса учиться осталось всего пятнадцать человек: все остальные уехали на фронт.

К счастью, про войну Аннебика не спрашивала. Вообще особенно ни о чём не спрашивала, хотя в порядочном допросе непонятной девицы, приехавшей с любимым сыном, должно было быть ещё много пунктов. Вместо них всех Аннебика охотно рассказывала сама обо всём подряд: забавные случаи из клиники перемежались с рассказами о традиционном быте тан-жаве.

— Да вы не смотрите, что они переругиваются! Мальчишки просто, что с них взять?

Брент с Талем как раз гавкались за картами, называя друг друга «зажравшимся лентяем» и «безнадёжной бестолочью».

— Они маленькие были на одно лицо у меня, — громким шёпотом сказала Аннебика. На переругивающихся сыновей она смотрела с умилением. — Налида говорила, что у неё братики двойняшки! А потом стихия, и вон, смотри, какие вышли!

Ольша прищурилась. Сейчас Брент и Таль всё ещё были похожи лицами, но не как двойняшки, а скорее уж как неблизкие кузены. И оба они годились в типичнейшие лица своих стихий: подвижный ухмыляющийся Таль и меланхоличный немного хмурый Брент.

— …а как они ссорились подростками! Я думала, из дому уйду, лишь бы не слушать их больше! Это Ройтуш скала, а я бы им обоим эфиру прям в рот влила, как они меня доводили! Потом в столицу свалили, слава Благому, с ними деверь мучился. Но переросли, да, переросли. Ругаются по привычке, но во всём важном они большие друзья.

— Ну ты козлина! — восхищённо протянул в этот момент Таль.

Брент в ответ засмеялся и шлёпнул брата огромной ладонью по спине. Они сцепились руками, шутливо меряясь силой, оба заржали, обнялись и звонко чокнулись кружками.

Аннебика подмигнула Ольше: мол, я же говорила. Ольша смущённо спрятала улыбку в чае, а потом не выдержала:

— А маленький Брент тоже ворчал, как дед?

— О-о!.. Он же не как простой какой-нибудь дед ворчит, а как мой батя, вы бы видели батю! Вот как-то раз, Бренту было лет так пять, мы пошли с ним в гастроном, так он там…

Глава 6

— Не обижали тебя? — тепло спросил Брент вечером, перетянув Ольшу с кровати себе на колени.

Ольша хихикнула:

— Тебя обижали!

— Меня? Да меня разве обидишь.

— А вот мама твоя сказала, в восемь ты бурчал на булочника, что он…

Брент усмехнулся Ольше в волосы и легонько подхватил губами её ухо.

А Ольша только теперь сообразила: её действительно не обижали. Они проговорили с Аннебикой несколько часов, и Ольша рассказала ей и про груши Садового, и про лебедей, и про Стоверг, и про синестезию, и даже сбегала наверх за бумагой и красками и нарисовала их семью в виде смешных цветных собак: Аннебика была большой, малиновой и кудрявой, Ройтуш — тёмно-зелёным тонконогим псом, Таль — придурковатым голубым щенком со стоячими ушами, а Брент — серо-жёлтой ленивой громадиной с невидимыми в шерсти глазами. За время дороги Ольша немного вспомнила, за какой конец держать карандаш, и собаки получились весьма очаровательные. Аннебика смеялась до слёз.

В ответ она рассказала несколько десятков семейных баек, начиная от той, в которой Брент надевал Талю на голову горшок. Оказывается, в четырнадцать Брент брился налысо, чтобы стать брутальнее, и тогда выяснилось, что у него несимметричный череп, вон там такая ямка, даже под стрижкой видно, замечала, да? Ольша не замечала, — а вот что на мужчин брентовых размеров не бывает готовых рубашек, могла бы и догадаться.

— Мужику скоро тридцать! — сокрушалась Аннебика. — А я ему выкройки курьерской почтой отправляла, так он такого нашил!..

Может быть, Брент и не хотел делать некоторые из этих историй достоянием общественности. Но к женской болтовне он не прислушивался, большую часть вечера они с Талем играли в клабор и о чём-то негромко переговаривались. А Ольша не смогла заставить себя сменить тему, потому что мелкий Брент — это было что-то невозможное и при этом такое очаровательное, что не представлять эту ворчливую угловатую каланчу было невозможно.

Про личное Аннебика высказалась лишь однажды. И то — удивительно тактично:

— Что, довёл вас своим ворчанием?

— Да нет, — Ольша покраснела. — Это мило даже…

Аннебика хмыкнула, но больше ничего не сказала. Она не спрашивала, часто ли Ольша спит со своими нанимателями, не комментировала неаккуратную штопку на рубашке, не сетовала на дурной сыновий вкус и не обливала гостью презрением. Как будто ночующая под её крышей шалава в целом ничем не оскорбляла достойное семейство Лачки.

Теперь, к вечеру и темноте, которую мягко разгоняла одинокая лампа, настроение у Ольши было расслабленное и даже немного игривое. И как-то так выходило, что если Ольше хоть немного хотелось хулиганить, Брент отзывался на это мгновенно — но совсем не встречным хулиганством.

Вот и сейчас Ольша прошлась по его руке пальцами, как ножками, и изобразила так что-то вроде национального танца тан-жаве, того, в котором приседают и высоко подкидывают ноги. А Брент в ответ поцеловал её так жарко, что закружилась голова.

Тело откликнулось тёплой волной и жадным спазмом в низу живота. Тело запомнило, что с этим мужчиной ему бывает так хорошо, что хочется кричать и умолять его не останавливаться.

Руки твёрдо огладили спину, нарисовали на животе круги, взвесили грудь на ладонях. Большие пальцы шершаво обвели чувствительные соски. Влажные губы на шее, лёгкое прикосновение к бедру, вот он потянул вверх ночную рубашку…

— Брент, у тебя же родители за стенкой!..

— Не за стенкой, а через лестничный холл. И ты что думаешь, они считают, мы тут с тобой о физике разговариваем?

Ольша спрятала лицо в ладони. О стихии, стихии! Ведь они, наверное, представляют, как… они же понимают, что…

Поцелуи тем временем становились настойчивее. Брент потёрся носом о нежную кожу за ухом, прихватил губами мочку, пососал, провёл языком по шее. Ольша всхлипнула и против воли развела ноги.

— Хочешь сверху или попробуем что-нибудь?

— Попробуем…

Она старалась быть очень тихой, и сперва это смущало, сковывало. Сложно расслабиться и отдаться процессу, если всё время вслушиваешься, не слишком ли скрипит кровать! Но Брент уже хорошо изучил её тело и её саму: он шептал на ухо нежные пошлости, ласкал руками, держал бережно и качал в