Тяжесть слова - Екатерина Ивановна Гичко

Аршавеше. Пока Дарилья болтала, зверь присмирел и даже с любопытством смотрел на нагиню круглыми глазами, словно бы всё понимая. Когда девушка покинула комнату, детёныш повернул башку к Аршавеше. Тот грустно посмотрел в ответ, и котёнок, вытянув шею, размашисто лизнул его в кровоточащую щёку. Наагасах поморщился. Шершавый язык по разодранной коже – это, конечно, не очень приятно, но уже обнадёживающе. Возможно, всё не так плохо и злятся на него не очень сильно.

* * *

Голова гудела. Я сидела, опять завернувшись в плед, и демонстративно игнорировала мужа. Нет, я уже не так сильно злилась на него, но всё равно была раздражена. Воспоминания зверя – объяснение наагасаха и примирение с Дарильей – немного смягчили меня, но полностью простить я ещё не была готова.

Сам Аршавеше сидел рядом. Он не пытался меня обнять, но расстояние между нами было не больше пяди. В комнате всё ещё оставалась наагаришея Амарлиша. Наагасах Риалаш уполз одеваться и разбираться с гостями.

– Ха-ха, ты не представляешь, какой довольной была мама, когда ты Бошра столом уложила, – радостно вещала наагаришея. – Он когда-то её сильно подставил и отдал в руки наагашейда. В то время она не очень ладила с отцом. Зато как был доволен папа, когда получил такой подарочек. Поэтому он этому прилипале и благоволит, за былые заслуги.

Я скривилась. Интересно, наагашейд на меня сильно разозлится, раз он благоволит этому нагу? Наагаришея словно прочитала мои мысли.

– Папа на тебя не сердится, – поспешила заверить она. – Он считает, что если ты пропустил удар, то это только твоя вина и слабость. Но вот в девушку ты зачем чайником запустила?

Я смутилась.

– Мне показалось, что она только играет испуг, а сама приближается к Арш… к наагасаху, – мстительно исправилась я, – чтобы ударить его в спину. И решила её отогнать.

Наагаришея почему-то рассмеялась.

– Бедняжка!

Действительно бедняжка. Девушка, похоже, правда растерялась, вот и металась из стороны в сторону. А я её чайником! Ни за что ни про что взяла и ударила невиновную! Как ей, вероятно, обидно…

Дверь отворилась, и на пороге показался наагасах Вайриш.

– Барышни, это не ваше? – Он крутил в пальцах что-то кружевное и золотистое.

Меня словно молнией прошибло. Я вскочила, метнулась к нему, чуть не потеряв плед, и с шипением вырвала панталончики из его ладони. Он вообще нормальный? Зачем он их взял? Мной овладело бешенство пополам со стыдом.

– Вы шли по коридору и ими размахивали?! – разъярённо спросила я, наплевав на вежливость и этикет.

– И? – с вызовом протянул господин Вайриш. – Расслабься, на них не написано, чьи они.

И выполз за дверь. Гадёныш-ш-ш! Я не выдержала и, подскочив к створке, прокричала ему вслед:

– При-и-иду-урок!

И оглушительно хлопнула дверью. После пережитых потрясений воспитание окончательно покинуло меня. Наагаришея Амарлиша удивлённо приподняла брови. Аршавеше же смотрел с самым благожелательным видом, словно говоря: «Дорогая, делай что хочешь. Я верю в то, что ты права». Подлиза черноглазая! Я была так зла, что швырнула злосчастные панталоны на пол и от души потопталась на них.

– Полегчало? – с искренним интересом спросила наагаришея.

– Нет, – честно ответила я. – Мне так стыдно перед девушкой, в которую я чайником запустила. Ни за что обидела. Надо перед ней извиниться, – решила я. – Как её зовут?

– Донгеша, – ответила наагаришея Амарлиша. – Вообще-то ей полагалось чинно сидеть на лонсаэше, а не в самую гущу лезть. Но, – по губам женщины скользнула хитрая, понимающая улыбка, – на женщин «родственников невесты» никто не нападает, похитить их не пытаются, за них не сражаются… Скучно. А в бою тебя может спасти какой-нибудь очень интересный наг. В юности я тоже так порой делала.

Я, уже было двинувшаяся к выходу прямо в пледе, остановилась. Донгеша… Знакомое имя. Внутри заворочалось какое-то нехорошее чувство.

– Она сильно обиделась? – осторожно поинтересовалась я.

– Ну… не знаю… – задумчиво протянула наагаришея. – А что такое?

Словами не передать, как я себя паршиво чувствовала, но, боги свидетели, сил переступить через себя не было. Я не знала эту Донгешу, но почему-то уже недолюбливала. Особенно вспоминая, как она на наагасаха смотрела. Последней гадостью себя ощущала, но всё же произнесла:

– Как-то мне нехорошо… подташнивает что-то.

За спиной тут же оказался обеспокоенный наагасах, и я почувствовала себя ещё гаже из-за своего вранья.

– Переволновалась, тебе нужно прилечь, – решила наагаришея. – Перед Донгешей сама извинюсь. Скажу, что тебе плохо стало.

Наагасах молча поднял меня на руки и пополз в сторону спальни. Я спрятала лицо в складках пледа. Не хотела, чтобы на меня глазели другие наги, если мы вдруг столкнёмся с кем-нибудь в коридоре. Уже в полумраке спальни я не выдержала мук совести и тихо призналась Аршавеше:

– Я соврала. На самом деле я себя нормально чувствую.

Рука, которая гладила мою голову, замерла. Я сжалась, мучительно ожидая его реакции.

– Почему? – только и спросил Аршавеше.

– Я с-с-сама не знаю, – слегка заикаясь, произнесла я. – Не нравится мне эта Донгеша почему-то, хотя я её совсем не знаю.

На мгновение я умолкла, а затем выпалила, решив, что уж лучше пусть знает, чем таскать такое на душе:

– Помните… помнишь, я говорила, что приму и жену, и любовницу, и… кого угодно? Так вот! Я… ну… мне…

Я замолчала, а потом почти зло выдала:

– Поменялось что-то! Меня теперь сама мысль злит, что ты можешь быть ещё с кем-то. Я знаю, что это неправильно с моей стороны. Я же говорила совсем другое, а теперь так себя веду. Но я попробую взять себя в руки! И… Ты чего?

Наагасах затрясся от смеха, а затем расхохотался в голос. Я тут чуть ли не плачу, разрываясь между обещаниями и неприятными чувствами, а он смеётся!

– Дурочка! – наконец с чувством протянул Арш. – Малолетняя.

– Почему? – удивилась я.

– Краса моя, – глаза мужа хитро прищурились, – меня ты можешь ревновать столько, сколько хочешь.

– Я ревную?! – поразилась я.

– Да, и мне очень приятно. – Наагасах расплылся в улыбке.

– Мне не приятно! – возмутилась я. – Это… очень неспокойное чувство.

Наагасах ненадолго замолчал, а затем вдруг предложил:

– Представь Донгешу.

– Ну, – угрюмо протянула я, представив почему-то очертания её сосков, проглядывающих сквозь ткань.

– А теперь подумай, что она глупая, самонадеянная, а я таких не люблю. Так что ничего ей со мной не светит.

– А я умная, да? – с сарказмом спросила я.

– Ты честная, – не стал мне льстить Аршавеше. – А Донгеша… У нас в семье ею пугают всех неженатых мужчин. Она мечтает стать наагасахиа, поэтому отказала многим достойным нагам, которые делали ей предложения. Очень честолюбивая девушка, но